Нашествие

– Если всё так хорошо устроено, государство крепкое – зачем Алтынбеку помощь?

Азамат вздохнул:

– Да свои же воду мутят. Бейлербеки, наместники, больше воли хотят, купцы и крестьяне – меньше налогов. Особенно те, что ислам не приняли, их-то двойными податями обложили. Недовольные всегда есть, а как беда нависнет вроде монгольского нашествия – они и вылезают на свет.

– Нет в мире совершенства, – сказал помрачневший Дмитрий.

Сардар глянул на товарища. Сказал тихо:

– Не переживай, всё уладится. Договор составим, князья и эмир подпишут, вернёшься домой. С Анастасией помиришься, а как иначе. Любите ведь друг друга, я же вижу. Просто сильные оба, с норовом, трудно вам уживаться – вот как Булгару с Владимиром.

– Если не хуже, – усмехнулся Ярилов. Только усмешка вышла грустная.

Гонца увидели издали: скакал, пути не разбирая. Подлетел, вывалился из седла. Прохрипел:

– Беда, сардар. Наши в западне, выручать надо. Привёз тебе чёрное известие от эмира, да укрепит Всемогущий его дух и насытит силой.

Сентябрь 1229 г., Добришское княжество

В родной земле и дышится легче. Это чужакам дорога лесная узка, еловый лес мрачностью пугает, сыростью по ночам продирает до костей. А Анастасии всё в радость: тощие болотные осины и густые березняки будто кивают, возвращению радуются. Перепуганный зайчонок путь пересёк, ускакал в кусты: рязанцы плюются на дурную примету, а княгиня хохочет: забавный зверёк, лапы выше ушей выбрасывает на бегу, а уши прижаты от страха. Солнечный луч сквозь листву продрался, в щёку поцеловал – и легче на душе. Скоро уже мальчишек своих встретит, обнимет, запах детский вдохнёт. А там и Димушка вернётся. После ссоры любовь – жарче, сладостнее.

Последний привал перед Добришем, один дневной переход остался. Разбили становище, шатры поставили. Юрий Игоревич, князь безместный, радуется чему-то, ходит гоголем. Не ко времени решил вдруг пир устроить.

– Приходи, княгиня. Меды будем пить, праздновать.

– Чего праздновать? Где видано, чтобы в походе хмельным баловаться?

– Так вот и отметим окончание пути. Завтра уже на месте будем, к вечеру, бог даст.

– Вот тогда и отпразднуем, князь. А завтра вставать до света.

– Что, не терпится в Добриш?

– Конечно. Соскучилась.

– Вот и мне не терпится.

Странно сказал. Подмигнул, рассмеялся. Чего его распирает так? И настроение как-то улетучилось, тревога сердце холодными пальцами тронула. Как там сыновья, Рома и Антошка маленький? Как Дмитрий?

Хотела с Хорем душу доброй беседой успокоить, да вовремя вспомнила: нынче пятница, до заката зажжёт огонь, будет в своей кибитке сидеть. Говорит, что с этими приключениями много заповедей иудейских нарушал, шаббат не соблюдал, священных книг не читал, пора возвращаться к привычной жизни.

Не стала старого друга беспокоить. Прилегла на конскую попону, а сон не идёт. Вместо него – забытье какое-то. Вот увидела, как ещё отроковицей над греческой комедией склонилась, читает про войну мышей и лягушек, хохочет. А тятя сидит напротив, жидкую бородёнку поглаживает, от счастья жмурится, что дочка у него такая умница. А то вдруг вспомнились ночи с Дмитрием: в жар бросило, щёки запылали. Ласков муж, да искушён. И руки его, сильные и нежные одновременно, и дыхание его, и крик…

Анастасия очнулась. Поднялась на лежанке, щёки потрогала – горячие. Усмехнулась над собой. Потянулась сладко – так, что косточки затрещали. Скорее бы уж князь из Булгара вернулся.

Встала, вышла наружу – охладиться немного, успокоиться. Лес, в темноте похожий на доброго огромного зверя, сонно шумит. Звёзды перемигиваются, над распалённой княгиней хихикают.

Шла назад мимо рязанского шатра – и замерла вдруг, будто нагайкой по лицу ударили.

– Да никуда она не денется. Откажется от беспородного муженька и за меня выйдет. Нет – так ей же хуже, в монастыре сгниёт. А щенков утопить велю.

Это Юрий Игоревич. Голос пьяный, возбуждённый. Про что говорит?

– Дрянь вы какую-то задумали. Почему мне раньше не сказали, ещё во Владимире? Я бы не поехал. Не хочу пачкаться, чтобы потом всю жизнь не отмыться было.

Княгиня и этот бас узнала: Евпатий Львович, боярин рязанский. Хоть не особо вежлив, в придворных хитростях не искушён, а сразу видно – хороший дядька. Сильный, надёжный.

Анастасия вдруг поняла: получается, что подслушивает. Стыдно, не по чину. Пошла дальше, что там Юрий пробормотал – не расслышала. И тут, как дубиной в спину огрели – Евпатий прорычал:

– Сказал – нет! И гневом великокняжеским меня не пугай. Уезжаю немедленно. Без меня как-нибудь.

Вылетел наружу, ругаясь. Пошагал к лошадям.

Анастасия, будто завороженная, за ним пошла. Только с рязанским шатром поравнялась – вывалился Юрий Игоревич. Глаза пьяные блуждают, в бороде то ли сопли застряли, то ли капуста. Увидел, захихикал:

– А, сама пришла! Говорил же – никуда не денешься. Пойдём, что ли.

Облапил, перегаром обдал.

У княгини горло перехватило от изумления. Уперлась руками в грудь рязанца, с трудом прошептала:

– Ты что, князь, дурных грибов объелся?