Нашествие

— Ты о моей душе не думай, мразь, ты думай о своей! — Галашше занес кнут еще раз, в то время как всхлипывающий Блес прижимал ладонь к красной полосе через всю щеку. — Жаль, по глазам не попал, ну так у меня есть время попрактиковаться. Будешь раздеваться, или продолжим?

— Но зачем?.. — Блес медленно начал расстегивать пуговицы. — Ведь это грех для вас, я ни в чем не виноват! И я все расскажу Вешшеру, а он бургомистру и Святым Отцам… Вы лучше остановитесь, и тогда я все забуду! Можно мне в «мешок»? Давайте все забудем, а?

— Раздевайся, сопляк!

Пока дрожащий грохенец стаскивал с себя одежду, Галашше успел пожалеть об оставленном наверху вине. Последний день в должности — почему бы не принести его сюда? Он приоткрыл дверь:

— Чатте! Поднимись ко мне в кабинет, притащи из буфета вино и стакан не забудь. Потом постучись, понял? Это приказ!

«Грач»-канцелярист лишь округлил глаза: что ж, если полицмейстер так себя ведет, то, наверное, дело совсем плохо. Галашше сам прикрыл за ним дверь и постоял немного, не оборачиваясь.

— Слышь, Блес? Я ведь только одного хочу: понять, что за птица этот Вешшер. И все равно узнаю, не сегодня, так завтра. Ну зачем мне тебя мучить, на станок подвешивать, пальцеломку доставать? Расскажи, и я тебя сразу отпущу, Небом клянусь. Товарищей твоих тоже выпущу.

— Я ничего не знаю… Спросите лучше Бохроса, он же мой начальник, а я и бумаг-то не видел никогда!

— А что видел? — Галашше вернулся, поигрывая кнутом. — Аре, пойми: у меня впереди вся ночь. Я буду пить, курить, закажу обед, то есть этот… ужин, в Ад он провались! Я не убью тебя, мальчик, неотмаливаемый грех на душу не возьму. Но здоровым ты не будешь уже никогда.

Блес молчал, обхватив длинными руками колени. Галашше хлестнул его кнутом несильно, скорее даже погладил, но плечи грохенца вздрогнули.

— Ну что ты упираешься, дурачок? — Полицмейстер хлестнул еще, потом еще, чуть сильнее. Сам же говоришь: ничего толком не знаешь. Ну, значит, ничего толком и не расскажешь, ничего важного! Но так не бывает: жил в Грохене, торговал, а откуда товар берется — не слыхал.

— Из Никеи…

— Из Никеи? Какой же дорогой его оттуда везут, что ее больше никто не знает, этой дороги? Не через Сош, это точно, я узнавал. Так как же? И почему так дешево вам все достается, а? Отвечай, когда с тобой старшие разговаривают!

Он хлестнул сильно и тут же опять стал «поглаживать». Парень ломался, ломался на глазах…

— Пираты, — сказал Аре. — Пираты Южного Междуземного моря. Они грабят корабли, порты, а мы продаем награбленное…

— Пираты? — Галашше опять хлестнул сильнее. — Морские разбойники, да? Интересно. Отчего же пираты все, что с кровью возьмут, вам отдают задаром?

— Они… им больше некуда, а еще они участвуют в прибылях! Вешшер сам в прошлом… пират.

— А Мачеле?

— И Мачеле, кажется, тоже.

— Врешь! — Галашше ударил сильнее, стараясь, однако, оставить поменьше следов. — Мачеле — вельшейский землевладелец, мы про него все знаем. Кроме того…

Он замахнулся нарочито широко, пугая, и Блес вскинул руки. Галашше застыл — нижний орган Аре явно находился в полувозбужденном состоянии. Шумно втянув воздух, полицмейстер даже оглянулся: никого, они одни, в «певческой» нет никаких посторонних запахов, и неоткуда им взяться! Но член Блеса явно вырос, он подергивался в такт пульсации крови. Грохенец проследил за взглядом Галашше и быстро прикрыл срам рукой.

— Так… — Галашше пятился до самой двери и вздрогнул, когда в нее постучал Чатте. Не поворачиваясь к прикованному пленнику спиной, он отворил, впустил «грача».

Канцелярист принес бутылку и стакан, но, прежде чем отдать их, внимательно осмотрел «певческую»:

— Господин полицмейстер, осмелюсь заметить, вы отягощаете грехами свою душу, и я обязан… — Он выразительно посмотрел на кнут.

Что именно он обязан, Чатте не знал. Дежурный лейтенант куда-то ушел в нарушение полицейского Устава, а самому сержанту отстранять полицмейстера от выполнения обязанностей было как-то неудобно. Нужно как можно скорее послать людей в Магистрат. Но есть ли там кто-то ночью?

— Пусть кто-нибудь бежит к Отцам, срочно, остальным команда: сабли наголо! — Галашше вытолкнул Чатте в коридор, вышел сам и привалился к двери — вот беда, она не запиралась снаружи! Тут же жадно приложился к бутылке. Звякнул, раскалываясь о каменные плиты, выроненный стакан. — Слышишь меня?! К Святым Отцам беги! Скажи, что у меня в подвале живой атори, и, возможно, не один!

Чатте попятился. У него на языке вертелось множество вопросов, но сержант рассудил, что к Отцам надо бежать в любом случае. И конечно, в Магистрат — пусть известят бургомистра о сумасшествии полицмейстера.

Оставшись один, Галашше попытался подвинуть к двери стол, забыв, что ножки вмурованы в пол, потом поставил на стол бутылку и вытащил саблю — впервые за несколько месяцев. Спустившиеся «грачи» застали его в напряженном ожидании. Никаких звуков из «певческой» не доносилось, но атори, несомненно, должен стараться освободиться.