Нашествие (Черная масть)

      Еще в лесу у меня возникло странное ощущение - словно кто-то невидимый подсматривал за нами. Это не могли быть зэки - Сова, или Ульдэ, обладающая нюхом зверя, обязательно заметили чужаков. А ощущение - не проходило. Казалось, словно я сам вижу себя издалека - собственными глазами! Все это могло быть галлюцинацией, навеянной дурно пахнущими цветами - их много распустилось вдоль опушки, и днем, яркий ковер из всех расцветок радуги оставлял полное впечатление широко развернутого ковра…

      Но я знал - цветы ни при чем. Нечто иное, уже знакомое… но что? И почему так хочется вновь оказаться в лесу, да так, чтобы напротив стоял враг? Почему так тянет к рукоятке ножа? И хочется кричать, даже нет - рычать! На губах появился солоноватый привкус - я, не ощутив боли, прикусил кожу… В нос ударили запахи и далекие звуки степи - вот, всхрапнул пхай, пасущийся где-то неподалеку… Вой собаки - видимо, парочка-другая, рискнула забрести в человеческие угодья. Свежий помет джейра… Уханье совы - настоящей совы, а не вздохи нашего индейца! Ветер пронесся над верхушками трав - это летят высохшие лепестки одуванчиков, способные прорасти даже на голом камне. И я это слышу? Чертовщина…

      Что-то едва не ударило в лицо - я молниеносно перехватил маленькую тень и сжал кулак. Нечто пискнуло - в пальцах бился зверек, пытаясь вырваться из объятий. Мышь… Приступ ярости - и я сдавил кулак. Тушка обмякла. Убил! Кровь! Но, разве это добыча? Где моя добыча?

      - Дар, ты где?

      Я остановился. Крик встревоженной Салли словно пробил тьму. Пелена понемногу спадала - я вновь увидел себя возле стен форта. Не понятные ощущения исчезли. Но, почему-то, не пропало иное чувство - мне, по-прежнему, хотелось убивать…

      - Не шуми… Проверял, нет ли кого. Иди спать.

      - А ты? - Она держала в руках шкуру - видимо, что бы там не говорила, но ночевать предпочитала не одна, а с мулатом…

      - И я. Не буди остальных.

      В хижине Элина перебинтовывала Нате руку - моя девочка в пылу схватки даже не заметила, как копье, пущенное рукой дауна, оцарапало ей кожу. Отпив воды, я направился в угол, где заманчиво трещали угольки очага. Тепло… Вот он, мой дом. Но, надолго ли? И что со мной только что было?

      Я сидел возле очага и вновь перебирал в памяти слова Сыча... Как нам предстояло жить дальше? Если Сова все понял правильно, а скорее всего, так оно и есть, то нашему будущему проживанию в форте приходит конец… На земле, стряхнувшей с себя, как пылинку, все неисчислимые города и страны, вновь могла появиться, как вечная проказа, одна из ее никогда не заживающих язв - война. Между себе подобными! Я впервые пожалел, что так рвался к людям… Мне казалось, что, после таких испытаний, уже никто и никогда не сможет поднять руку на человека - нас и так оставалось совсем мало. Но еще до прихода зэков убедился - я ошибаюсь. Здесь, как всегда и везде, вновь начинал править закон сильного! И, трижды прав Стопарь, заставляя меня определиться и твердо следовать дороге, которую я уже выбрал для себя и всех обитателей форта. Получалось, в долине действует три закона: мой, требующей уважения к каждому и соблюдения хоть каких-то мер приличия и порядка, закон неограниченной вольницы и свободы, которого придерживался Сова и практически все жители долины, и последний - самый новый и самый старый закон - пришельцев. Закон сильного, позволяющий грабить, насиловать и убивать. И каждый, даже мой, требовал крови - в целях самообороны. Несколько минут назад именно этого я и хотел! Крови!

      Я содрогнулся - наваждение… А может, так и надо? Хотя бы, как наш шаман? Он не особо ценит чужую жизнь. Не так, как я. Я перевел взгляд на дверь, прикрытую шкурой свинорыла. Да, Белая Сова относился к этому проще. Он снял скальп, с убитого Элиной, бандита и, не испрашивая ничьего мнения, подвесил его сушиться на шест, возле входа в дом, где мы жили. Туча, увидев это, охнула, но, удерживаемая суровым взглядом Стопаря, смолчала и ничего не стала говорить. И теперь, за шкурой - тот самый шест…

       Мы все никак не могли лечь. Элина, всегда веселая и вносящая в наш размеренный уклад некоторую искристость, к ночи стала очень тиха и задумчива. Она почти не принимала участия в общем разговоре, ограничиваясь односложными ответами. Ната погладила ее по голове:

      - Лина… Линочка!