Нашествие даньчжинов

Господин Чхэн принес на себе тяжеленную лохань, которая в этих краях заменяла ванну, и сказал, что слуга уже разжигает огонь, чтобы нагреть воду. Я был в восторге. Ведь для полного счастья мне не хватало именно бани и еще постели с чистыми простынями.

Господин Чхэн поинтересовался, много ли туристов следует за мной, видно, принял меня за руководителя группы. А узнав, что больше никого не будет, очень огорчился. Янтарные четки в его мягких сильных руках защелкали с большой скоростью, выражая состояние его души. Несмотря на свое разочарование, он отвел мне лучший номер в коттедже. И я заплатил сразу за весь срок, отпущенный мне визой.

Когда я уже сидел в лохани, размякший и полусонный, ко мне подошел строгий господин с плетью в руке.

- Мое имя Говинд Бхуранг, - представился он на даньчжинском. Значит, ему уже кое-что сказали обо мне, хотя бы то, что я понимаю их язык. - Я начальник охраны заповедника, и меня интересует, как вы попали к нам?

Я честно ему признался, что совершил преступление, что бродил по заповеднику, как по своей квартире, и готов нести любое наказание, определенное законами Суверенного Княжества.

Господин Бхуранг - рослый, статный и тяжелый в плечах. Его темное загорелое лицо напоминало бронзовый лик одного из местных богов. Я подумал, что такой человек должен быть страшен в гневе.

И точно. После моей исповеди по его лицу забегали желваки, а в миндалевидных глазах появились признаки подступающей ярости.

- Немедленно... следуйте за мной! Или я применю силу!

- А почему у вас такое странное отношение к иностранному туризму? спросил я. - И будьте добры объяснить, господин Говинд Бхуранг, почему я должен следовать за вами в голом виде?

- Почему - голом? - нахмурился он. - Кто сказал - в голом?

- Но вы же сказали, чтобы я немедленно следовал за вами!

- Не надо шутить, господин иностранец. У нас неверно могут понять ваши шутки.

- Хорошо, господин Говинд Бхуранг. Будем говорить серьезно. Из этого сосуда я не вылезу, пока не закончу мыться. Это во-первых. А во-вторых, я не последую за вами, пока вы не скажете мне - куда и зачем.

- Я прикажу вас унести вместе с лоханью.

- Прикажите, - беспечно ответил я, даже не подозревая, что из этого выйдет.

Начальник охраны "выстрелил" плетью - в дверях возникли встревоженные лица.

- Несите его за мной! Быстро!

И меня понесли. Сначала осторожно спустили по деревянной узкой лестнице, потом по широкой, с каменными ступенями. Один из носильщиков поскользнулся на свежей коровьей лепешке. Он не опрокинул меня вместе с лоханью в тот же японский садик лишь потому, что господин Бхуранг вовремя огрел его плеткой. Я пытался скрыть свой страх тем, что продолжал мыться. Меня пронесли по главной улице к большому зданию древней постройки, и за нами бежала толпа, состоящая, главным образом, из детей и женщин. Мужчины стояли по обочинам дороги со сдержанным изумлением на смуглых лицах.

Меня внесли в полуподвальное просторное помещение с низкими каменными сводами. Несколько бронзовых светильников - вместо фитилей в них были электрические лампочки - скудно освещали пространство, лампочки светились вполнакала. На циновках за низким столиком сидели два монаха в оранжевых тогах - молодой и старый.

- Это хорошо, что ты любишь мыться, - сказал старичок приветливо. Его дряхлое личико светилось дружелюбием. - Но вода, наверное, уже остыла, и тебе хочется вылезти из бочки?

- Да нет, еще теплая, - ответил я, намыливая мочало. - Вы извините, но я привык доводить любое дело до конца. Тем более, что мне приходилось мыться и в очень холодной воде.

Я хотел попросить, чтобы кто-нибудь потер спину, но подумал, что это будет слишком. Пожизненное рабство я, должно быть, уже обеспечил себе, а большего мне не надо.

- Хорошо, отвечай на наши вопросы, сидя в бочке, если тебе так нравится.

И вопросы посыпались, один интереснее другого. Молодой монах только успевал менять листки, на которых вел протокол допроса. А это был именно допрос, а не душеспасительная беседа. Меня подозревали в принадлежности к какой-то опасной шайке и убеждали признаться во всем. Особенно их интересовало, где прячутся мои приятели.

Я сидел в давно остывшей воде, покрывшись гусиной кожей, и рассказывал о своих моральных принципах, особенно о любви к животным. Ведь, насколько я понял, на меня хотели свалить все беды заповедника?

Сзади донесся осторожный шорох шагов, я резко обернулся, и мои мокрые волосы встали дыбом, - из полусумрака выплыла всклокоченная носатая голова на растрескавшейся толстой доске, как на подносе. Крупные навыкате глаза пристально смотрели на меня. Потом голова хищно улыбнулась и поздоровалась со мной, певуче растягивая даньчжинские слова:

- Добрый день, господин приезжий из другого Времени. - И добавила по-английски:

- Да хранит вас господь.