Такъ вотъ въ чемъ, въ этихъ послѣднихъ словахъ сущность прежняго, недавняго порядка! И даже можетъ быть не въ однихъ этихъ послѣднихъ словахъ. Можетъ быть «Инвалидъ» еще не все сказалъ въ объясненiе. Кто знаетъ и чѣмъ поручитесь вы, что самъ рѣзатель языковъ не увѣренъ былъ въ душѣ, по всей чистой совѣсти, что оно такъ и нужно было, чтобъ языки рѣзать. Конечно, онъ слыхалъ что это запрещено; но взросъ онъ аристократомъ и iезуитомъ и съ дѣтства, можетъ быть, увѣренъ былъ, что онъ — порода человѣка особая, что надъ крестьянами онъ Богомъ поставленъ, что крестьянинъ грубъ и золъ, что онъ передъ Богомъ и по совѣсти обязанъ учить его и что подрѣзать языкъ кротко и отечески или закопать въ землю нераскаяннаго вовсе не мѣшаетъ и для справедливости, и страха ради. Слѣдственно, тутъ и внутреннее убѣжденiе въ своей правотѣ могло быть причиною преступленiя. Теперь — является освобожденiе: хлопу, отверженному, тупѣвшему въ совершенномъ отчужденiи отъ образованнаго класса, котораго онъ не зналъ и присутствiе котораго ощущалъ только какъ давящую силу, — этому хлопу вдругъ даются человѣческiя права; съ хлопа снимается господство пана; хлопъ вооружается своимъ управленiемъ и своею расправою, хлопу дается наконецъ собственность прочная, неотъемлемая, въ видѣ его кормильца — клочка земли, уже пропитаннаго его трудовымъ потомъ. И хлопъ вздохнулъ свободно, полной грудью, и начинаетъ впервые смутно сознавать, что онъ — такое-же подобiе божiе, какъ и его гордый панъ… Чѣмъ-же, чѣмъ-же такое событiе встрѣчаютъ и привѣтствуютъ просвѣщонные иноземцы?
Они прямо рѣшили, что крестьянская реформа въ Польшѣ имѣетъ въ виду уничтоженiе польской нацiональности, подавленiе того класса общества, въ которомъ сосредоточились лучшiя силы страны; они рѣшили, что эта реформа ведетъ къ преобладанiю низшихъ, невѣжественныхъ слоевъ, и тѣмъ самымъ возвращаетъ страну ко временамъ варварства; они возмутились, видите-ли, тѣмъ, что эта реформа отрицаетъ интересы аристократiи и дворянства. Они находятъ наконецъ, что всего гибельнѣе и вреднѣе въ этой реформѣ то,