Наши границы

– Да неужели? А без тебя я не знала, – голос срывается, когда я кричу это ему в лицо. Краем глаза замечаю, что Диего приходит в движение и идёт в нашу сторону, но я останавливаю его, – Арчер, что тебе нужно? Говори и попрощаемся.

Он вздыхает и нервно теребит пуговицу своего пальто.

– Наши родители хотят, чтобы…

– Нет, – перебиваю его, – можешь не продолжать. Мне это не интересно.

Он говорит что-то ещё, но я уже не слышу. Я цепляюсь за руку Диего и иду в церковь, оставляя своё прошлое в виде Арчера позади.

Каждый в церкви держал в руках по темному цветку, сохранял холодное лицо и стоял ровно, будто в строю. Заметив своих ребят, я не пошла в их сторону. Сегодня я не достойна их поддержки. Скользнув взглядом по ним, я увидела впервые грустного Оливера, который обычно шутил, пел песни, смеялся; заметила и плачущую Донну, которая стояла среди парней команды по лакроссу рядом со своим другом; Саманта уже дошла до ребят и стояла рядом с Полли, на лице которой застыла маска ужаса. Какого это, терять любовь?

– Сегодня мы все здесь собрались, чтобы попрощаться с Аланом Джонасом. Каждый может высказать всё, что считает нужным, чтобы проводить его, почтить память о нём, – сказал священник и отошёл в сторону, давая возможность родителям Алана пройти к стойке рядом с гробом.

– Алан всегда был особенным ребёнком, – раздался грустный голос женщины. Страдания и боль так и сочились из её голоса, – он всегда отличался своим особенным мышлением, мыслями, идеями. Все, кто знали его, знают, о чём я говорю, – тихие голоса согласились с ней, вспоминая всё лучшее, что было в Алане.

Белла запнулась, достала платок из пальто и спрятала в нем своё лицо. Послышались её душераздирающие рыдания.

– Очень сложно хоронить близких, а особенно тяжело родителям хоронить своих детей. Мы не ожидали, что такое случится с нашей семьёй. Мы всё ещё живём в каком-то вакууме. Прости нас, Алан. За то, что мы где-то были ужасными родителями. За то, что где-то упрекали тебя. За то, что бывало, не слушали тебя. Мы любим тебя, сын. Ты навсегда в нашей памяти, – в слезах сказал Логан. Он положил свой цветок на крышку гроба и взял цветок из каменной руки Беллы, чтобы сделать то же самое.

Взявшись за руки, они отошли в сторону, утирая друг другу слёзы.

Следующими вышли ребята. Каждый из них был готов выразить всё, что накопилось в наших сердцах с уходом Алана.

– Это полный пиздец, – выругался Оливер, – простите, святой отец, – извиняюще улыбнулся Оливер священнику, на что тот кивнул, – следует начать с того, что Алан был, прежде всего самым отличным другом. Он всегда был рядом, когда были такие моменты, когда дерьмо сочилось изо всех дыр. Простите, святой отец.

– Оливер, – рявкнула на него Саманта, наступив ему на ногу.

– Чувак, мы познакомились с тобой, когда ты пришел в команду пробоваться в капитаны. И, чёрт, я тогда подумал: «Нифига он многое о себе возомнил. Новичок решил стать лидером. Что за хрень!». И я чертовски сожалею о том, что подумал так, потому что ты лучший игрок в лакросс. Спасибо тебе за все. Навсегда в нашей памяти.

Оливер прошёлся к гробу и опустил цветок.

Протерев лицо и убрав лишние пряди, которые мешали говорить, Саманта задрожала, чуть улыбнувшись.

– В тот день я рассталась со своей девушкой. Шла по коридору кампуса с разбитым сердцем. Помнишь, как я врезалась в тебя, и ты уронил телефон. Не помню, разбился он или нет, это не так важно. Главное, что ты даже не накричал на меня, как это сделал бы другой парень. Ты даже спросил у меня, почему я плачу, проводил до комнаты, шутя по пути, чтобы развеселить меня. И у тебя получилось, ведь я не ревела с того дня ни разу. Спасибо тебе за то, что ты появился в моей жизни, и жаль, что ты исчез из неё.

Сам уткнулась носом в грудь Оливера и истошно зарыдала, пока тот пытался её успокоить, хотя у самого из глаз прыснули слёзы. Место рядом с гробом заняла на дрожащих ногах Полли. Бледное лицо сверху прикрывал капюшон толстовки под расстёгнутой курткой. Её волосы вовсю трепал ветер, и если раньше она бы взвизгнула из-за испорченной укладки, то сейчас она с пустотой в глазах смотрит вдаль. С минуту она молча стояла на месте, не шевелясь, пока её скрипучий, от долгих криков, голос не раздался: