Наши люди

После обеда поехали кататься в лимузине, том самом знаменитом, который снаружи белый и блестящий, а внутри розовый, мягкий, кожаный, в этом растянутом "Линкольн-таункар стрейч", последним словечком названия совпадающем с упругими джинсами. Уж мы все в таких лимузинах езживали и уж знаем, каково по нему ползти раком, -- это как в шахте, как в окопе, как в... Однако достаточно эротических аллюзий. Да, не забыть бы еще сказать про внутреннюю сухость, намеренно подчеркнутую пустыми хрустальными графинами в непременном лимузинном баре.

-- Что так?

-- Это Пресняков тут раньше держал и виски, и коньяк, -- а теперь нет ничего!

Насчет лимузинов меня всегда волновал вопрос а отчего бы в ту же цену и в ту ж крокодилью длину не завести трейлер, он же camper, этакий маленький автобус с диванами, с кухонькой, с совмещенным санузлом и холодильником для пива? (Бывают, кстати, и с ванной, в таких знатные киноартистки ездят на съемки...) Я про это спросил и Аллу. Но она и не подумала отвечать. Видно, вопрос непростой...

Но куда б съездить?

На ночь глядя мы неожиданно поехали решать такой солидный вопрос, как квартирный. Как-то внезапно зашла речь о том, что ввиду выросшей семьи надо бы Алле Борисовне увеличить городскую жилплощадь. С дачей у нее вопрос давно решен, но в городе тоже ведь надо достойно расположиться, так? Да, само собой -- но где? Как всегда в таких случаях, нашлось полно советчиков даже в таком узком кругу.

-- Ну, что же! Поехали смотреть! -- великодушно сказала она. -- Везите, показывайте, где б вы меня поселили, будь ваша воля! Трогай, Витя!

Витя тронул, мы растерялись, но уж поехали.

И куда ж, интересно, да еще на ночь глядя? Ну, во-первых, не так много в Москве домов, которые тянули бы на уровень Пугачевой. А что поздно -плевать. Как только к нам выскакивали секьюрити, Алла с тихой вежливостью говорила пару слов, и жизнь моментально менялась к лучшему. Охрана становилась навытяжку и поедала народную артистку глазами, вызывала по рациям и сотовым менеджеров и, еще даже их не дождавшись, открывала выставленные на продажу квартиры, рассыпаясь в извинениях за пятиминутную задержку в поисках ключей и торопливо растворяя ворота, чтоб наш верный лимузин неуклюже, как крейсер, вплыл в тесный маленький двор -- внутренний и бесполезный, как Черное море.

Впрочем, квартиры почти все имели губительные непомерные изъяны. Одна стояла прямо на трамвайных путях. Другая непростительно разместилась в старом доме, который, хотя и молодился, как мог, и выставлял напоказ свой капремонт и даже реставрацию, все равно не мог угнаться за молодежью... Третья была почти всем хороша, да только стояла в переулке с названием, которое навевало безнадегу, -- Последний!

И только одна глянулась нам всем без исключения.

Мы ходили по всем трем этажам квартиры, и охранник подсвечивал нам фонариком, чтоб мы не провалились в пролеты будущих лестниц. Прогуливались по крыше, на которой был устроен один бескрайний балкон. И молча ужасались квартирным площадям. Борисовна нас утешала:

-- Да что вы переживаете! У Лигачева еще больше!

Мы молча калькулировали: кто такой против нее Егор Кузьмич и чего ж тогда ей, по-хорошему, должен выписать Моссовет...

Но она вздыхает:

-- Я теперь все сравниваю с Майами... (Где у нее, говорят, квартира. -Прим. авт.)

Это понятно. Ну да кому ж сейчас легко?

Ничего толком не решив с той квартирой, мы из нее вернулись в простую ночную столицу. Представьте себе теплую весеннюю ночь в Москве, -- самое время бродить по ней разным подозрительным типам. И тут навстречу им идем вот мы. Великая и могучая Алла Борисовна, окруженная свитой из дам и девушек, а с ними я. Вы спросите -- в качестве кого? Высокий толстый молодой человек явно из провинции, непримечательной, совершенно небогемной наружности, да еще и скучной ориентации, -- это, само собой, телохранитель! Так на меня все и смотрели, что читалось в глазах восхищенной публики. При том что все ведь уверены, что ее охраняет переодетая "Альфа"! Я между тем покорно ожидал, когда из-за угла выскочит фанатик с изящным револьвером, -как звали того идиота, Хинкли, что ли, который завалил Леннона? -- и я прикрою ее грудью, в которой бьется большое сердце. И еще перед моим мысленным взором пролетал мой верный перочинный ножичек офицера швейцарской армии, и я для тренировки то и дело резко откидывал полу пиджака... Умирать, конечно, не хотелось, но куда ж было отступать? В тот момент, когда слева к нам рванулась раскосая девушка, я понял, что час мой пришел, неожиданностью это не было, -- и перед моим мысленным взором стало проноситься что положено. Но девушка метнулась всего лишь для того, чтоб сказать о своей любви. Когда у меня отлегло, я сделал ей замечание:

-- Вы, значит, любите, а мы что? Как бы не любим? Странная вы, однако...

Никто уж не помнит, с чего зашла речь про цыган. Заговорили, и ладно, но...

-- Едем к цыганам! -- это она сразу так решила.