Наши люди в Шанхае

— Нет, к сожалению, это невозможно, — бесстрастно огорчился менеджер. — Этот господин, он очень болен. Очень! Его сейчас нет в отеле. Он дома. Да. Дома.

— Жаль, очень жаль. Э-э-э…

— Спасибо, — пропищала я, подталкивая своего приятеля к выходу.

— Да, спасибо. Спасибо вам. Спасибо большое. Извините нас за беспокойство. Всего доброго, — усердно расшаркивался Алсуфьев, уходя восвояси.

— Черт знает что! Кошмар какой — то! — прошипела я, хватая его под руку. — Пойдем отсюда, Сережечка. Не оглядывайся. Ты видел, как они на нас смотрели? Ужас! Что они себе позволяют, Сережа? Они что, сговорились? Я уверена, что это была наша гостиница. Посмотри! — Я махнула рукой на оставшееся за нашими спинами здание. — Видишь?! Они врут, будто ничего не слышали про «Пикарди»! Причем делают это нагло и неумело.

— Зачем, Наташечка? Какой смысл?

— Если это не наглая ложь, то что? Что это было? Объясни! — Я энергично тащила за собой своего медлительного приятеля.

— Не знаю, — уныло признался он, останавливая такси.

— Вот и я не знаю, — плюхнувшись на сиденье, устало проворчала я.

Я поняла, что безумно устала.

Дался нам этот отель с его названиями! Честное слово! Иногда сама себе удивляюсь.

Скорей бы добраться до постели. И спать, спать, спать…

Глава 16

Старый Чжан Сяо сидел в каморке, что в коридорчике возле лифта. Он часами просиживал здесь, среди тряпок для пыли, ведер со швабрами и моющих средств.

Горничные отеля привыкли и не гнали его со своей территории.

К тому же Чжан Сяо не просто бывший служащий отеля, пристрастившийся к курению опиума, он еще и родной дядюшка управляющего. Если бы товарищ Пей Ли, главный менеджер этого фешенебельного отеля на Нанкин Роуд был против визитов своего родственника, он бы давно прекратил эти визиты. Верно ведь?

Чжан Сяо прислушался. Он ждал приезда новых постояльцев, караулил их в надежде на чаевые.

Сегодня в отеле наплыв посетителей. Ему шепнул об этом портье. Вышколенный молодой человек, свободно говорящий на нескольких иностранных языках и в совершенстве владеющий компьютером, он, как и горничные, жалел старика и никогда не выдавал его начальству.

Племяннику не нравится, когда Чжан Сяо показывается на глаза постояльцам отеля. Чжан это знает, поэтому старается не попадаться на глаза ему самому. Не хочет огорчать.

У него хороший племянник. Заботливый и уважительный. Пей Ли помнит добро, ценит то, что сделал для него дядюшка, и не его это вина, что он бывает с ним строг. Он вынужден вести себя так, это его работа.

Пей Ли ему как сын. Чжан Сяо с женой растили его с малолетства, с тех самых пор как мальчик потерял отца.

Когда Чжан Сяо узнал, что его сестра, живущая в деревне, овдовела, он написал, что хочет взять ее старшего сына к себе. Сестре трудно одной с тремя ребятишками, а в Шанхае у мальчика будет больше возможностей.

Они с женой растили его как своего сына, не делали между мальчиками никакого различия. Будь сейчас жив старший сын Чжан Сяо, они были бы ровесниками.

Но его мальчика нет в живых. Сын погиб совсем молодым, пал жертвой «культурной революции».

Это было в 1967 году. Мао Цзэдун почувствовал, что контроль над партией начинает от него ускользать и переходить к так называемым сторонникам капиталистического пути и объявил о начале «Великой пролетарской культурной революции». Это была попытка стареющего председателя КПК покончить со старыми ценностями партии, общества и культуры, якобы препятствовавшими достижению коммунизма.

В течение десяти лет Китай находился в тисках фантазий и предрассудков престарелого Мао, одержимого идеей перманентной революции.

Отряды «красных охранников», хунвейбинов, к которым он обратился с призывом снова зажечь очистительный огонь революции, опустошили страну.

Молодые хунвейбины, набранные из числа учащихся средних школ и студентов, развязали кампанию террора. Политических оппонентов по всей стране отправляли в ссылку, пытали и убивали.

Были уничтожены многие бесценные произведения искусства, архитектурные памятники и достижения науки. Храмы, книги, картины, оперные декорации — все горело в огне фанатизма «красных охранников».

В 1967 году сын Чжан Сяо учился в шанхайском университете. Был студентом второго курса. Его мальчик мечтал стать инженером.

Как получилось, что тихий, застенчивый юноша, дни напролет проводящий за книгами, вступил в отряд хунвейбинов и стал ярым адептом «культурной революции» — судить сложно?

Кто его знает? У Чжан Сяо ответа на этот вопрос нет.

Не знает он и того, как и при каких обстоятельствах погиб его сын. Чжан Сяо знает только, что трагедия произошла в провинции Сычуань.

Он никогда и ни в чем не винил своего сына. Его мальчик заплатил за свои ошибки ужасную цену — он поплатился за них жизнью.

Трудно смириться с потерей единственного сына. Невозможно!

Именно тогда, вскоре после похорон, Чжан Сяо впервые отправился в опиекурильню.

Он понимал, что пристрастие к опиуму — это не что иное, как добровольно рассчитанное самоубийство.

Понимал, и все равно прибегнул к опиуму.

Чжан Сяо жаждал тогда одного — забыться. Забыться, чтобы не думать о сыне, о его гибели.