Наши мистики-сектанты. Александр Федорович Лабзин и его журнал "Сионский Вестник"

Лучшие люди в государстве преклонялись перед французами, и дети, составлявшие цвет русского юношества, по-прежнему вверялись пришельцам, не имевшим нравственных правил и стремившимся поколебать веру наших отцов. Прежде всего заботились об этом, конечно, иезуиты, успевшие приобрести к себе полное доверие. Для воспитания юношества, как мы видели, была устроена ими коллегия, а в петербургских гостиных появились аббаты Николи, Розавены, Гривели, Журданы, и во главе их встал представитель изгнанного короля сардинского, граф де-Местр. Своим умом и тактом он успел обратить на себя внимание и в короткое время занял видное место в петербургском обществе. Большой балагур и любезный собеседник, де-Местр был желанным гостем и ежедневным посетителем лучших столичных гостиных. Одаренный замечательным, хотя и парадоксальным умом, начитанный и веселый, он говорил увлекательно и сильно. «Мысли свои, — говорит Васильчиков [111], — вполне чуждые и веку и стране, в которой он жил, излагал он крайне оригинально. Самая чужеземность этих мыслей была по вкусу нашему обществу, а стойкость убеждений сильно действовала на кичливых слушателей, которых де-Местр с своей стороны полюбил за гостеприимство и благодушие. Успехи и влияние де-Местра в гостиных ими однако не ограничивались. Его стали зазывать в свои кабинеты люди государственные и с свойственным русским администраторам чистосердечием, не стесняясь, открывали ему государственные тайны, поверяли ему всю неурядицу внутреннего строя и с благодарностью принимали его советы».

Де-Местр скоро увидел, что верхние слои общества бессильны противународным и легкомысленным (frivole) воспитанием, и их не трудно будет увлечь в лоно римской церкви. Народ, думал де-Местр, последует примеру высшего общества, как некогда принял крещение по примеру бояр. И вот возникла пропаганда способом наиболее пригодным, т. е. через женщин. Знатные дамы с увлечением читали Массильона, Бурдалу и услужливыми аббатами приготовлялись к принятию католицизма [112]. В гостиной y г.Свечиной или Головиной часто слышалась беседа графа де-Местра. To он ловко опровергал неверие, то насмехался над русским духовенством и как бы наивно спрашивал, отчего его никогда не видно в русских салонах. В своих шутках граф заходил иногда так далеко, что православное крещение, через погружение ребенка, называл рыбьим (la bapt^eme poissonique) [113]. Все его слушали и восторгались. Если бы де-Местр, — говорит Стурдза, — был Феннелом или Флери, то не имел бы успеха, но, со своим догматизмом, он шел как нельзя лучше и обращения в католичество были довольно часты. Голицыны, Протасовы, Головины, Куракина, Свечина и многие другие перешли в латинство. Адмирал Чичагов, по своим близким связям с иезуитами и особенно с де-Местром, питал надежду, что русская церковь в близком будущем присоединится к римской, и изо всех сил старался помочь иезуитам в этом смелом замысле. Великосветские дамы открыто выражали свои симпатии к католичеству и между иезуитами искали себе руководителей их совести [114]. «Среди великосветских праздников заканчивалось отпадение от православной веры, уже заранее отчужденных от родины, отступниц. На балах и раутах, — как свидетельствует Свечина, — прошептывали свои отречения и лепетали первую свою латинскую исповедь новопросвещенные овцы иезуитского стада. Это было ново, заманчиво, романтично и резко отличалось от безхитростных приемов родной веры» [115].

Полупросвещенная молодежь, воспитанная в незнании родного вероисповедания, проповедывала безбожие, клялась Вольтером и Дидеро и в лучшем случае была индифферентна к вопросам религии. Шестнадцатилетний молодой человек говорил издателю «Друга Юношества» М.Невзорову, что его религиозно-нравственный журнал годится только для стариков, «а старикам-де ныне не век; ибо ныне во всех состояниях блестят большею частью молодые». Одна девушка была уверена, что Невзоров принялся за свое издание потому только, что был несчастлив в любви. Были и такие, которые говорили: «Максим Невзоров, писатель вздоров» [116].