Наши трёхъязычные дети

Аня, уже усвоив, что ко мне надо обращаться по-русски, пробовала заговаривать со мной по-немецки. Однако завершала предложение… русской формой (кстати, грамматически полноценной – если не принимать во внимание род): Hast Du купил? (3). Дело выглядело так, будто «материнский» и «отцовский» языки утрачивают только что приобретённую «чистоту»! Но на самом деле это немецкий – который Аня исподволь пыталась нам навязывать – оказывался «нечистым», не свободным от смешений…

В немецком, в отличие от родительских языков, примеси оказались стабильными и многочисленными. (Странным образом пострадал от «смешений» как раз «сильный», по первому впечатлению, язык!..) Sing doch ganz красиво! (Алек, 4+3) – дети умудрялись заменять слова, даже самые распространённые! Как в данном случае немецкое schön – русским красиво.

Фантастическая «нечистота» лексики их немецкого меня расстраивала довольно долго – до тех пор, пока я не обратила внимание на то, что с немецкими друзьями дети говорят иначе, чем друг с другом. Почти без примесей. (Хотя у Алека даже в разговорах с немцами речь не вполне свободна от вкраплений.)

Когда я заметила, что во время игр с детьми-немцами немецкий у наших детей «очищается», вспомнился «закон», о котором я, собственно, уже знала: многоязычные дети, болтая друг с другом, позволяют себе много больше смешений, чем в общении с одноязычными носителями языка. Это правило настолько бесспорное, что вошло даже в популярные справочники для родителей многоязычных детей (например, в тот, что написан Монтанари).

Повод несколько успокоиться…

СЕМАНТИКА

английский → русский

В отличие от лексики, русская семантика оказалась вполне проницаемой для влияний.

Например, русское идти в речи наших малышей иногда получает расширенное значение двигаться (а не просто ‘идти пешком’), то есть идти начинает означать и ехать, и лететь. (По образцу английского go.) Так, Алек в 4+8, рассматривая уже в Берлине видеофильм, снятый нами в американском аквапарке, выразил желание пойти туда.

В русской речи наших детей довольно долго продержалась фраза Где ты идёшь?, где вопросительное слово используется в смысле ‘куда’. Здесь чувствуется опять-таки английское влияние (Where are you going?). (Оно усиливается ещё и в силу частичного сходства с немецкой конструкцией Wo gehst du hin?)

английский → немецкий

Любопытно, что в соответствующей немецкой фразе, как её произносят наши дети (Wo gehst du?), тоже обнаруживаем влияние английского! В подлинной немецкой конструкции вопрос фактически задаётся не одним вопросительным местоимением wo – важна его комбинация с отделяемой глагольной приставкой hin (Wo gehst du hin?), которая и несёт значение направленности. Приставка у детей потерялась – отсюда смещение значения: вопросительному местоимению wo (где) приписывается не свойственный ему оттенок значения.

немецкий / русский → английский

Однако и английская семантика порой оказывается в «страдательном» положении, претерпевает иноязычное влияние.

Вот пример, особенно сердивший отца детей. Аня (3+5) называла по-английски наш (многоквартирный) дом house (подкрепляя авторитетом воспитательницы). Но английский house не то же, что немецкий омофон Haus: в английском это свой дом, дом одной семьи.

Долгое время наши дети раздвигали смысл английского простого настоящего (present simple), приписывая ему значение будущего времени. Подобные ошибки часто делают немцы: не используют специальную форму будущего, довольствуясь настоящим (как в немецком).

Только в 4+4 Аня, наконец, в первый раз использовала для будущего «специализированную» форму I will do it. Однако и позже, например, за несколько месяцев до пятилетнего юбилея близнецов, нашего папу всё ещё приводил в отчаяние неверный выбор present simple вместо future simple. Аня, например, вместо I won’t open the door говорила: «I don’t open the door». То есть, если понять по законам языка, не просто отказывалась открыть дверь, но сообщала о том, что… никогда сама дверей не открывает (ждёт, пока это сделает слуга?..).