Наши в Хогвартсе (СИ)

Однажды ночью Альке снова приснился тот давний сон про аварию. Теперь он приходил не каждую ночь, как раньше, а всего раз в две-три недели. Алька кричала и плакала во сне. Проснулась она от того, что кто-то тряс её за плечо. Открыв глаза, она увидела стоящего над ней Снейпа. Люмос от его волшебной палочки неярко освещал комнату. Скорее всего, профессор ещё не ложился. Он был без мантии и без сюртука. Несколько верхних пуговиц на рубашке были расстёгнуты, чего он никогда не позволял себе при Альке. Девочка медленно приходила в себя. Её била крупная дрожь, по лицу стекали капельки пота.

— Вам приснился кошмар? — Снейп чуть склонился над ней.

— Да… Простите, профессор. Я должна была вас предупредить. Мне иногда снится сон про ту аварию… И тогда я кричу во сне. Простите, что побеспокоила вас, — Алька потихоньку приходила в себя.

— Сейчас я дам вам успокоительное, — он шагнул в сторону выхода.

— Не нужно, господин профессор, — остановила его Алька, — Этот сон не повторяется дважды. Теперь недели через две. Не беспокойтесь, господин профессор, я в порядке.

— Правда? — Снейп пытливо взглянул на девочку. Кажется, она действительно пришла в себя.

— Правда. Вы ещё не спите, господин профессор?

— Нет.

— Можно я посижу у вас? Не бойтесь, я не буду болтать. Я книжку почитаю. Просто не хочу одна… — Алька замялась, боясь, что он не поймёт её. Ей сейчас необходимо было присутствие живой души рядом. Но не просить же его посидеть у её кровати?

— Да, конечно.

Он вышел из комнаты, чтобы не мешать Альке одеться. Она накинула халат и тихонько вошла в его кабинет с книгой в руках. Устроилась в уголке дивана, поджав по себя босые ноги и уткнулась в книгу. Снейп наблюдал за ней из своего кресла. Девчонка казалась такой маленькой и беззащитной — взъерошенный воробей, отчаянно борющийся со своими страхами и тяжёлыми воспоминаниями, прикорнувший в уголке старинного дивана. Ему вдруг захотелось сесть рядом, погладить её по голове, чтобы она почувствовала себя не такой одинокой в этом жестоком мире. Но он стеснялся таких проявлений чувств. Они были чужды ему и сейчас тревожили своей кажущейся неуместностью. Разве чудовище, каковым он себя сделал, способно на такие чувства? Откуда вдруг они возникли в его чёрной душе?

Увидев, как Алька поджимает под себя ноги, Снейп встал, взял из кресла лежащий там плед, подошёл к ней и укутал девочку. Алька подняла на него глаза и тихонько произнесла:

— Спасибо…

А потом взяла его за руку и попросила:

— Посидите со мной. Пожалуйста…

Он молча опустился на диван рядом с ней. Её маленькая лапка вцепилась в его ледяную ладонь, отчего рука постепенно согревалась. «Глупенькая моя…», — с нежностью подумал Снейп. Он мог бы быть её отцом или старшим братом. У них так много общего. Обоих жизнь не баловала, закаляя их характеры в борьбе с людьми и обстоятельствами, которые были против них. Она всего лишь ребёнок. Маленькая девочка, которой слишком рано знать о боли и одиночестве. Он нужен ей, как опора, как человек, готовый подставить ей своё плечо. И он сделает это, потому что кто, как не он? Больше никому она не нужна, эта пигалица с железным характером и израненной душой. А ему ли не знать, как болит она — душа эта израненная.

Глаза у Альки постепенно слипались. Голова тяжелела и клонилась вбок, пока, наконец, не коснулась плеча Снейпа. Алька мирно засопела, прикорнув на плече грозного слизеринского декана. Сказал бы ему кто-то раньше, что такое возможно — поверил бы он? Если бы ещё он мог знать, что Алька сейчас, проявляя чудеса актёрского мастерства, вовсе не спит. Набравшись храбрости, она сделала вид, что засыпает и прикорнула на плече профессора. Ей так хотелось прижаться к нему, почувствовать его тепло… Сердце у Альки колотилось, как бешеное, и она боялась, что выдаст себя этим «адским грохотом». Она старалась дышать ровно и глубоко, имитируя здоровый детский сон. Костлявое плечо профессора было неудобной подушкой, но Алька не замечала этого. Ею сейчас владела странная нежность к нему, такому сильному, грозному волшебнику, от которого она полностью зависела, но который, несмотря на это, остро нуждался в её тепле, понимании и заботе. Его заброшенность, одиночество и неустроенность вызывали у Альки желание отогреть, приласкать, растопить лёд, покрывший толстой коркой его сердце так, что никто уже не мог догадаться, насколько оно доброе и живое. Никто, кроме неё. Всё-таки, гены — великая вещь. Алька была русской девочкой, а почти в каждой русской девочке живёт тургеневская барышня, готовая проникнуться жалостью, сочувствием и пониманием к любой неприкаянной душе. Весь этот букет чувств, постепенно перерастая в любовь, заставляет русскую девушку идти на любые подвиги и лишения во имя того, чтобы любимому человеку было хорошо, оправдывать любые поступки того, кто безраздельно царит в её сердце. Сколько же русских женщин попались в эту ловушку, даря свою самоотверженную любовь тем, кто оказывался её совершенно недостоин, топтал и разбрасывал её, отталкивал и унижал…