Наши в ТАССе

Закрылась за ним дверь. Валька Молчанов подкалывает меня:

– А ведь он по твою душу. Согласует последние детальки с Постниковым и… Это за тобой, Толя. Точно! – Он выглянул в окно и присвистнул: – Повезут в парикмахерскую. Вон же стоит чёрная маруся![158] Тебя ждёт!

– А тебя уже свозили?

– Вчера.

Я не стригусь уже третий месяц. В знак протеста.

На прошлой неделе ко мне приходил уплатить профвзносы Колесов. Я так объяснил ему свой протест:

– Вот вы перевели меня из редакторов в литсотрудники… Своей катастройкой вы срезали мне зарплату на 35 рублей. Эти 35 рублей шли у меня на графу «Парикмахерская, баня». Не на что стало мне парикмахериться…

– Гм…

Больше он ничего не сказал.

21 декабря, воскресенье Дрова для бедной махи

Да Бог с ним, с раем, раз шалаш остался.

Н. Хозяинова

Сегодня минус двадцать.

Мария Александровна протопила печь. Тепло.

Весёлая у нас изразцовая печка. Одна согревает четыре комнаты. В каждой комнате есть её бок. И у хозяйки Махи, и у Дуськи, и у меня, и у бабы Кати, которую муж Марьи Александровны навеличивал Кэти.

– Зачем он меня так? – обижалась баба Катя.

– А он на французский макарий! – пояснила Марья Александровна.

– А-а! Это почтение!

У нас печка одна на четыре хозяина. Каждый может топить из своей комнаты. Тепло же будет идти и в остальные три.

На электроплитке я пеку блины и сразу транзитом в рот. Ни одной перевалочной базы.

– Тебе надо прикупить дровишек, – советует Марья Александровна, любившая называть себя обнаженной Махой.

В молодости она была неотразимо хороша. За всю жизнь ни одного дня не работала. У неё даже не было трудовой книжки. Ехала на своей красоте.

Наша кусковская Маха приоделась. Похвалилась:

– Ухожу на заработки.

– Вот на дрова и подзаработаете.

– Ну да, пекарь Пикэ, задница в муке!

Вернулась Маха что-то очень вскорую.

Запыхалась от быстрой ходьбы.

Стучит в фанерную стенку соседке:

– Кать! Ты совсем легла?

– Совсем.

– А у меня происшествие…

– Сейчас встану.

Пришла Катя. Шушукались долго.

Через стенку всё слыхать.

Из обрывков их шёпота я понял, что Маха, она же Марья Александровна, ходила к своему воздыхателю. Спросил он, который час. И цап её за руку – часов нет.

Еле отбомбила свои часы и не бегом ли домой.

При таких кадревичах где тут Махе заработать на дрова?

24 декабря Витька ушёл!

Вчера под вечер был в килькином министерстве. Там готовили материал для «Правды». А отдали мне. И попросили:

– Обставь «Правдуню»: А то она нас задолбала своей критикой.

Сегодня в восемь я был уже на работе. Отпечатал материал. Кинул на стол Медведеву.

Вышел в коридор размяться и наткнулся на некролог.

Виктор Иванович Китаев.

Милый человечко… Ходячий островок чистоты…

В прошлый четверг он не пошёл на поминки матери нашей сотрудницы. А наутро, в пятницу, позвонил и сказал, что у него грипп, на работу чуть опоздает. Вечером жена приходит со службы и видит: пол залит горячей водой. Виктор Иванович лежит в ванне, кипяток льётся на него.

Со слов врачей о смерти говорят так:

– С мороза человек влетел в кипяток. Клапан сердца не сработал. Потерял сознание, захлебнулся. Диагноз: утонутие.

И вот сегодня кремация.

Автобус от ТАССа отходит в 15.30.

До отхода осталось пять минут.

Я мечусь со своим рыбным материалом. Медведев сбегал выпил чаю, дочитал мой материал и велит:

– Кинь материал на машинку и пойдём отдадим свой гражданский долг.

По пути я заношу материал в машбюро, дальше идём с ним вместе. Садимся в автобусе рядом.

Из тассовской двери выходят трое.

– Смотри! – толкает меня Медведев в локоть. – А одетый по-зимнему Князев похож на Лаврентия Павловича Берия. Ему может не поздоровиться.

Трое проходят мимо открытой передней двери автобуса. Красовитая секретарша Лидушка подивилась:

– Хо! Все трое в очках. А не видят нас!

Впереди рядом с Лидой восседает, расклячившись, громоздкий рохля Беляев.

Беляев медведем облапил её. Хвалится Медведеву:

– Вот у меня подчинённые! Одни молодые дамы! Ну как руку не приложить?

Судя по её выражению лица, она б готова оформить его в нокаут.[159] Да как дашь хамоватому начальничку по балде? И она, притворно улыбаясь, молчит.

Минус двадцать. Холод – это рассыпавший своё тепло зной. Медведев держится петушком, не опускает уши шапки. Она ему большая. В ней он выглядит смешно. Кажется, вот-вот она прикроет его тонкое лицо. Выглядит он мальчишкой-забиякой. Шапка надвинулась на брови, из-под которых насторожённый взгляд так и стрижёт всякого, на кого ни посмотрит.

Вошли Бузулук и Молчанов.

Медведев уставился на Молчанова:

– Что, наш жених без шапки?

Кто-то хохотнул:

– Он её в руке держит. Бережёт. Боится, на голове она застудится!

Последним вскочил в автобус преподобный Терентьев. Стандартно вскинул руку:

– Здравствуйте, борцы за народное дело!

Мы отъехали.

Весь автобус молчал. Лишь временами раздавалось лошадиное ржание Беляева. Чувствовалось, что едет он по принудиловке.