Наши за границей

— Ахъ, чортъ возьми! Вотъ закуска-то! — спохватился Николай Ивановичъ за голову. — Ну, переплетъ! Господи Боже мой, да скоро-ли-же кончатся вс эти нмецкія мученія! Я увренъ, что во французской земл лучше и тамъ люди по-человчески живутъ. А все-таки надо хать въ Берлинъ, — сказалъ онъ и прибавилъ: — Ну, вотъ что… До Берлина мы только додемъ, возьмемъ тамъ на станціи нашъ багажъ и сейчасъ-же въ Парижъ. Согласна?

— Да какъ-же не согласна-то! Мы только демъ по Нметчин и нигд въ ней настоящимъ манеромъ не останавливаемся, а ужъ и то она мн успла надость хуже горькой рдьки. Скорй въ Парижъ, скорй! По-французски я все-таки лучше знаю.

— Можетъ быть, тоже только «пермете муа сортиръ» говоришь? Такъ эти-то слова и я знаю.

— Что ты, что ты… У насъ въ пансіон даже гувернантка была француженка. Она не изъ настоящихъ француженокъ, но все-таки всегда съ нами по-французски говорила.

Николай Ивановичъ позвонилъ кельнера.

— Сколько гельдъ за все происшествіе? Ви филъ? — спросилъ онъ, указывая на комнату и на сервировку чая. — Мы демъ въ Берлинъ. Скорй счетъ.

Кельнеръ побжалъ за счетомъ и принесъ его. Николай Ивановичъ подалъ золотой. Ему сдали сдачи.

— Сколько взяли? — спрашивала Глафира Семеновна мужа.

— Да кто-жъ ихъ знаетъ! Разв у нихъ разберешь? Сколько хотли, столько и взяли. Вонъ счетъ-то, бери его съ собой. Въ вагон на досуг разберешь, ежели сможешь. Скорй, Глафира Семеновна! Скорй! Надвай пальто и идемъ.

Супруги одлись и вышли изъ комнаты. Кельнеръ стоялъ и ждалъ подачки на чай.

— Дай ему два-три гривенника. Видишь, онъ на чай ждетъ, — сказала Глафира Семеновна.

— За что? За то, что вмсто Берлина облыжно въ какой-то паршивый Диршау заманилъ? Вотъ ему вмсто чая!

И Николай Ивановичъ показалъ кельнеру кулакъ.

— Mein Herr! Was machen Sie! — попятился кельнеръ.

— Нечего: мейнъ херъ! Не заманивай. Мы явственно спрашивали. Берлинъ-ли это или не Берлинъ.

— Да вдь не у него, а у швейцара.

— Одна шайка. Прозжающихъ тутъ у нихъ нтъ — вотъ они и давай надувать народъ.

Глафира Семеновна однако сжалилась надъ кельнеромъ, обернулась и сунула ему въ руку два «гривенника».

Вышли на подъздъ. Кланялся швейцаръ, ожидая подачки.

— Я тебя, мерзавецъ! — кивнулъ ему Николай Ивановичъ. — Ты благодари Бога, что я теб бока не обломалъ.

— Да брось. Ну, чего тутъ? Вдь нужно будетъ у него спросить, гд тутъ желзная дорога, по которой въ Берлинъ надо хать, — остановила мужа Глафира Семеновна, сунула швейцару два «гривенника» и спросила: — Во истъ ейзенбанъ инъ Берлинъ?

— Это здсь, мадамъ. Это недалеко. Дорога въ Берлинъ та-же самая, по которой вы къ намъ пріхали, — отвчалъ швейцаръ по-нмецки, указывая на виднющееся въ конц улицы сренькое зданіе.

— На ту-же самую станцію указываетъ! — воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Вретъ, вретъ, Глаша, не слушай. А то опять захороводимся.

— Да вдь мы на станціи-то опять спросимъ. Спросимъ и провримъ. Языкъ до Кіева доведетъ.

— Насъ-то онъ что-то не больно-то доводитъ. Ну, двигайся.

Они шли по улиц по направленію къ станціонному дому.

— Ахъ, кабы по дорог какого-нибудь бродячаго торговца-татарина встртить и у него носовой платокъ купить, а то мн даже утереться нечмъ.

— Утрешься и бумажкой.

По дорог однако былъ магазинъ, гд на окн лежали носовые платки. Супруги зашли въ него и купили полдюжины платковъ. Пользуясь случаемъ, Глафира Семеновна и у приказчика въ магазин спросила, гд желзная дорога, по которой можно хать въ Берлинъ. Приказчикъ, очень учтивый молодой человкъ, вывелъ супруговъ изъ магазина на улицу и указалъ на то-же зданіе, на которое указывалъ и швейцаръ.

— Видишь, стало-быть, швейцаръ не совралъ, — отнеслась къ мужу Глафира Семеновна.

На станціи опять разспросы словами и пантомимами. Кой-какъ добились, что поздъ идетъ черезъ полтора часа.

— Ой, врутъ! Ой, надуваютъ! Ужъ такое это нмецкое сословіе надувательное! — говорилъ Николай Ивановичъ. — Ты, Глаша, спроси еще.

И опять разспросы. Отвтъ былъ тотъ-же самый.

— Да поняла-ли ты настоящимъ манеромъ? — все сомнвался Николай Ивановичъ.

— Да какъ-же не понять-то. Три человка часы вынимали и прямо на цифры указывали, когда поздъ въ Берлинъ идетъ. Вдь я цифры-то знаю.

— Да въ Берлинъ-ли? Не захать-бы опять въ какой-нибудь новый Диршау…

— Въ вагон будемъ спрашивать.

Промаячивъ на станціи полтора часа и все еще разспрашивая у каждаго встрчнаго о позд въ Берлинъ, супруги, наконецъ, очутились въ вагон. Ихъ усадилъ какой-то сердобольный желзнодорожный сторожъ, видя ихъ замшательство и безпокойное бганье по вокзалу.

— Да инъ Берлинъ-ли? — снова спросилъ Николай Ивановичъ, суя ему въ руку два «гривенника». — Виръ Берлинъ?

— Berlin, Berlin. Direct nach Berlin, — отвтилъ сторожъ.

Поздъ тронулся.

— Додемъ до Берлина, никуда не попадая, — свчку въ рубль поставлю, — произнесъ Николай Ивановичъ.

— Ахъ, дай-то Богъ! — пробормотала Глафира Семеновна и украдкой перекрестилась.

XII