Наши за границей

— Въ первый разъ слышу. Что-же это за безобразіе! Гдѣ-же это видано, чтобъ за стулья въ саду брать! Вѣдь это-же выставка, вѣдь это не театръ, не представленіе. Скажи ей, чтобъ убиралась къ чорту. Какъ чортъ по-французски? Я самъ скажу.

— Vingt centimes, madame… Seulement vingt centimes. Ici il faut payer partout pour les chaises.

— Требуетъ двадцать сантимовъ. Говоритъ, что здѣсь вездѣ за стулья берутъ, — перевела мужу Глафира Семеновна и прибавила: — Да заплати ей. Ну, стоитъ-ли спорить!

— Это чортъ знаетъ что такое! — вскочилъ со стула Николай Ивановичъ, опуская руку въ карманъ за деньгами. — И какое несчастіе, что я по-французски ни одного ругательнаго слова не знаю, чтобы обругать эту бабу! — бормоталъ онъ и сунулъ женщинѣ деньги.

XXX

— За посидѣнье на садовыхъ стульяхъ брать! Только этого и недоставало! — продолжалъ горячиться Николай Ивановичъ послѣ ухода женщины, взявшей съ него «за отдыхъ». — И не диво-бы, ежели представленіе какое было, а то — ничего. Сѣли люди отдохнуть и разговаривали.

— На Эйфелеву башню смотрѣли — вотъ тебѣ я представленіе, — отвѣчала Глафира Семеновна.

— Да вѣдь за посмотрѣніе Эйфелевой башни ужъ при входѣ взято.

— То взято за посмотрѣніе стоя, а это за посмотрѣніе сидя… Полѣзешь на самую башню опять возьмутъ. За каждый этажъ возьмутъ. Я читала въ газетахъ!

— Такъ тамъ берутъ за подъемную машину, за то, что поднимаешься. Все-таки катаніе, все-таки люди трудятся и поднимаютъ, а тутъ стоитъ стулъ на мѣстѣ,- вотъ и все… Просидѣли мы его, что-ли? Вставай… Не хочу я больше сидѣть, — сказалъ Николай Ивановичъ женѣ, поднимаясь съ мѣста. — Теперь взяли за то, что сидя на Эйфелеву башню смотришь; а вдругъ оглянешься и будешь вонъ на тотъ воздушный шаръ смотрѣть, что на веревкѣ мотается, такъ и за посмотрѣніе шара возьмутъ, зачѣмъ на шаръ, сидя на стулѣ, смотришь.

— Да чего ты сердишься-то? Вѣрно, ужъ здѣсь порядки такіе…

— Порядки! Вѣдь это-же безобразіе! Послѣ этого будутъ брать, зачѣмъ въ кіоски заглядываешь и входишь. А какъ тутъ не заглянуть? На то выставка.

— Да ужъ взяли, и за кіоскъ взяли. Давеча я въ уборную-то ходила… Ты думаешь, даромъ? Двадцать пять сантимовъ взяли.

— Да что ты!

— Вѣрно, вѣрно. По таксѣ взяли. Такса… Горничная мнѣ и на таксу указала.

— Возмутительно. У насъ ужъ ежели гдѣ устроена для дамъ уборная, то или въ нее даромъ, безъ всякой приплаты. Развѣ горничной на чай отъ щедротъ что дашь.

— И здѣсь я на чай дала, дала пуръ буаръ, а за входъ двадцать пять сантимовъ отдѣльно.

— Фу ты, пропасть! Послѣ этого, пожалуй, и за входъ въ ресторанъ возьмутъ. За входъ отдѣльно, за ѣду отдѣльно. Однако, пойдемъ ресторанъ искать. Ѣсть страхъ какъ хочется.

— Да вонъ ресторанъ, — проговорила Глафира Семеновна и указала на вывѣску на столбѣ съ надписью «Restaurant Duval». Стрѣлка показывала направленіе, куда идти.

Супруги отправились и вскорѣ остановились около зданія съ тою-же надписью, что и на столбѣ. У входа въ ресторанъ была толпа. Публика становилась въ хвостъ.

— Батюшки! что народу-то! Да ресторанъ-ли это? — усумнился Николай Ивановичъ.

— Видишь, написано, что ресторанъ, — отвѣчала Глафира Семеновна.

— Ну, торговля! Вотъ торговля, такъ торговля. Въ хвостъ становятся, по очереди ѣсть идутъ! Показать кому-нибудь изъ нашихъ питерскихъ трактирщиковъ такую торговлю, такъ въ кровь расцарапался-бы отъ зависти. Ну, встанемъ въ хвостъ, давай приближаться ко входу. Посмотримъ, какой-такой ресторанъ. Должно быть, на какой-нибудь знаменитый напали.

— Только ты пожалуйста, Николай Иванычъ, жареной лягушки не требуй.

— Да ужъ побожился, такъ чего-жъ тебѣ!

Постепенно приближаясь ко входу, супруги, наконецъ, вошли въ ресторанъ. Большая зала ресторана Дюваля была переполнена публикой. Въ нее впускали черезъ входную дверь только столько посѣтителей, сколько ихъ выходило изъ выходной двери. Въ залѣ сидящій у входныхъ дверей французъ съ эспаньолкой тотчасъ-же протянулъ супругамъ двѣ карточки.

— Какъ, и въ ресторанъ за входъ? И здѣсь билеты!? — воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Ну, что, Глаша, не говорилъ-ли я тебѣ?.. — отнесся онъ къ женѣ.

— Да ужъ бери, бери… Въ чужой монастырь съ своимъ уставомъ не ходятъ.

— Комбьенъ? — спросилъ Николай Ивановичъ, вытаскивая изъ кармана на ладонь деньги.

Французъ съ эспаньолкой улыбнулся и отвѣчалъ:

— Vous payerez après, monsieur, après… Prenez seulement deux cartes.

— Послѣ заплатишь. Бери, что подаютъ, — перевела Глафира Семеновна.

— Ну, городъ! Ну, порядки! За входъ въ ресторанъ берутъ! У насъ по зимамъ въ ресторанѣ «Аркадія» музыка играетъ, горлопяты разные поютъ, да и то за входъ не берутъ.

Въ залѣ всѣ столы были заняты, такъ что пришлось отыскивать мѣсто, гдѣ-бы можно было помѣститься. Стучали вилки, ложки и ножи о тарелки. Отъ людского говора стоялъ какой то шумъ на подобіе пчелинаго жужжанія. Супругамъ долго-бы пришлось искать мѣста, если-бы ихъ не окликнулъ лакей въ курточкѣ и бѣломъ передникѣ чуть не до пола, въ свѣжихъ, упирающихся въ гладкобритый подбородокъ, воротничкахъ и съ карандашомъ за ухомъ.