Наши за границей

— И рѣшеточку съ шишечкой.

— Опять? Ежели посуднаго магазина не найдемъ на углу, — ну, не здѣсь.

— Собачка еще такая съ хвостикомъ закорючкой бѣгала — вотъ что я помню, — сказалъ Николай Ивановичъ.

— Такъ тебѣ собачка съ хвостикомъ закорючкой и будетъ съ утра и до ночи на одномъ мѣстѣ бѣгать! Вѣдь скажетъ тоже. О, пьянство, пьянство! До чего оно человѣка доводитъ.

— Пить — умереть, и не пить — умереть, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ, — такъ ужъ лучше пить!

— Магазинъ! Посудный магазинъ! — радостно воскликнула Глафира Семеновна, когда они вышли на уголъ переулка. — Теперь налѣво, налѣво.

— А тамъ рѣшеточка съ шишечкой. Постой, Глаша. Хочешь, я тебѣ вотъ этотъ большой бокалъ куплю? Сейчасъ мы скомандуемъ старухѣ, чтобъ она намъ пива…

— Иди, или… Вонъ и красная желѣзная перчатка виситъ. Слава тебѣ, Господи! Нашли. Сейчасъ будетъ и наша гостинница напротивъ…

Глафира Семеновна отъ радости даже перекрестилась.

— Нѣтъ, постой… — бормоталъ Николай Ивановичъ. — Надо рѣшеточку съ шишечкой…

Но Глафира Семеновна уже не слушала и тащила мужа по направленію къ красной желѣзной перчаткѣ, освѣщенной фонаремъ. Вотъ они и около перчатки. Но, дивное дѣло, напротивъ перчатки подъѣзда съ надписью «Hôtel» нѣтъ. Глафира Семеновна протащила мужа два-три дома вправо отъ перчатки и два-три дома влѣво — подъѣзды имѣются, но вывѣски гостинницы нѣтъ.

— Господи, Боже мой! Да куда-же наша гостинница-то дѣлась? Явственно помню, что противъ перчатки, а вывѣски нѣтъ, — говорила Глафира Семеновна.

— Рѣшеточки съ ши…

— Молчи! Надо въ перчаточный магазинъ зайти и спросить, гдѣ тутъ гостинница. Вѣдь ужъ навѣрное перчаточникъ знаетъ.

— Вотъ и отлично, Глаша. Зайдемъ. А я тебѣ пару перчатокъ куплю. Перчаточникъ этотъ давеча днемъ удивительно какъ мнѣ понравился. У него лицо такое, знаешь, пьющее…

Супруги перешли улицу и вошли въ перчаточный магазинъ. Перчаточникъ, какъ и утромъ, встрѣтилъ ихъ опять въ одномъ жилетѣ.

— Vous voulez des gants, madame? — спросилъ

— Вуй, вуй! Ну аштонъ де ганъ. Но дитъ же ву при — у э готель иси? Ну завонъ арете данъ готель е ну завонъ убліе ле нумеро. A вывѣски нѣтъ. Нонъ екри сюръ ля портъ. Ну рюссъ… Ну де Рюсси..- пояснила Глафира Семеновна.

— Vous désirez les chambres garnies, madame?

— Вуй, вуй… Должно быть, ле шамбръ гарни. Тамъ энъ вье мосье хозяинъ и енъ вьель мадамъ.

— Voila, madame. C'est la porte des chambres garnies, — указалъ перчаточникъ.

— А пуркуа не па зекри сюръ ли портъ?

— Ces chambres sont sans écritaux, madame. Voilà la porte.

— Здѣсь, здѣсь… Только безъ вывѣски. Подъѣздъ напротивъ, — радостно проговорила Глафира Семеновна.

Выбравъ себѣ перчатки, она повела мужа изъ магазина. Николай Ивановичъ, было, обернулся къ перчаточнику и воскликнулъ:

— Рюссъ е Франсе… Бювонъ ле венъ ружъ. Вивъ ля Франсъ!

Но Глафира Семеновна просто напросто выпихала его за дверь.

Черезъ минуту они звонились у своего запертаго уже подъѣзда. Имъ отворилъ самъ старикъ хозяинъ.

Въ глубинѣ подъѣзда стояла старушка хозяйка.

XXXVI

Забравшись къ себѣ въ пятый этажъ, а по-парижски — только въ «troisième», супруги задумали напиться чаю съ бутербродами. То-есть задумала собственно одна Глафира Семеновна, ибо Николай Ивановичъ былъ совсѣмъ пьянъ и, снявъ съ себя пиджакъ и жилетъ, пробовалъ подражать танцовщицѣ изъ египетскаго театра, изображая знаменитый «Danse de ventre», но ничего, разумѣется, не выходило, кромѣ того, что его качало изъ стороны въ сторону. Ноги окончательно отказались ему служить, и онъ проговорилъ:

— Мудреная это штука танцы животомъ, особливо при моей тѣлесности.

— Кончишь ты ломаться сегодня, или не кончишь! — крикнула Глафира Семеновна.

— Да за неволю кончу, коли ничего не выходитъ. Нѣтъ, должно быть, только тѣ египетскія муміи и могутъ этотъ танецъ танцовать.

— Клоунъ, совсѣмъ клоунъ! И что это у тебя за манера дурака изъ себя ломать, какъ только выпьешь! — воскликнула Глафира Семеновна и стала звонить слугу въ электрическій колокольчикъ.

Позвонила она разъ, позвонила два, три раза, но все-таки никто не показывался въ дверяхъ.

— Спятъ тамъ всѣ, что-ли? — проговорила она. — Но вѣдь всего еще только одиннадцать часовъ.

Она позвонила въ четвертый разъ. Въ корридорѣ послышались шаги и ворчанье, потомъ стукъ въ дверь и въ комнату заглянулъ старикъ-хозяинъ. Онъ былъ въ бѣломъ спальномъ колпакѣ, въ войлочныхъ туфляхъ, въ ночной сорочкѣ и безъ жилета.

— Qu'est-ce qu'il y a? Qu'est-ce qu'il y a? Qu'avez vous donc? — удивленно спрашивалъ онъ.

— Hy вулонъ буаръ дю тэ… Апорте ля машинъ дю те, ле тасъ е ля тэйеръ. Э анкоръ ле бутербродъ, — отнеслась къ нему Глафнра Семеновна.

— Comment, madame? Vous voulez prendre d hé? Mais la cuisine est fermée déjà. Tout le rnond est couché… Il est onze heures et quart.

— Здравствуйте… Въ одиннадцать часовъ вечера ужъ и чаю напиться нельзя. Кухня заперта, всѣ спятъ… вотъ какіе парижскіе порядки, — взглянула Глафира Семеновна на мужа.- A я пить до страсти хочу.

— Что-жъ, Глаша, тогда мы бутылочку красненькаго съ водицей выпьемъ, — отвѣчалъ тотъ.