Наши за границей

Ночь въ гостиницѣ была проведена Николаемъ Ивановичемъ и Глафирой Семеновной безъ приключеній. Утромъ вышелъ маленькій инцидентъ съ чаемъ. Самовара въ гостинницѣ не оказалось, хотя о существованіи «машинъ де рюссъ», какъ называла его Глафира Семеновна по-французски, и знали. Напиться чаю супругамъ, однако, хотѣлось. Они потребовали чайникъ. Коррадорный слуга, явившійся и сегодня на зовъ, какъ вчера въ рваномъ замасленномъ пиджакѣ, стоптанныхъ туфляхъ и въ четрехугольномъ колпакѣ, сдѣланномъ изъ толстой писчей бумаги, принесъ вмѣсто чайника жестяной кофейникъ. Обругавъ его по-русски дуракомъ, Глафира Семеновна положила въ жестяной кофейникъ своего чаю и просила налить кипяткомъ, называя кипятокъ «ло шодъ». Слуга налилъ кофейникъ теплой водой. Явился чай совсѣмъ ненастоявшійся, который совсѣмъ и пить было нельзя. Даже чайные листочки не распустились. Слуга на этотъ разъ былъ обозванъ по-русски, кромѣ дурака, и дубиной. Глафира Семеновна вылила при его глазахъ чай изъ кофейника въ умывальникъ и, засыпавъ вновь сухого чаю, заглянула въ лексиконъ и сказала слугѣ:

— А презанъ иль фо бульиръ, кюиръ… Заварить. Ло бульи… Неужто ну не компрене па?

— Bouillir? Ah, oui, madame, — отвѣчалъ слуга, глупо улыбаясь, удалился въ кухню, долго пропадалъ и явился наконецъ съ кипяченымъ чаемъ. Чай пахнулъ вѣниками, былъ горекъ, черенъ, какъ вакса, и его пить было невозможно.

— Ахъ, эѳіопы, эѳіопы! А еще высшей цивилизаціей называются. У насъ въ самой глухой олонецкой деревушкѣ знаютъ, какъ чай заваривается, а здѣсь въ столичномъ городѣ не знаютъ, — воскликнулъ Николай Ивановичъ и прибавилъ, обращаясь къ женѣ: — Дѣлать нечего. Придется ихъ глупаго кофеищу съ молокомъ похлебать столовыми ложками изъ суповыхъ чашекъ. Заказывай, Глаша, кофею.

— Кафе о ле… Апорте пуръ де кафе о ле… — отдала приказъ Глафира Семеновна, выливая при слугѣ въ умывальникъ и вторую порцію чая и возвращая кофейникъ.

Слуга улыбнулся, покачалъ головой, что-то пробормоталъ по-французски и ушелъ. Явился кофе, молоко, бѣлый хлѣбъ, масло и суповыя чашки съ столовыми ложками вмѣсто чайныхъ.

— Непремѣнно надо спиртовую лампу и жестяной чайникъ для варки воды и завариванія чаю навести. Помилуйте, это дикіе какіе-то! Простого чая заваривать не умѣютъ. То чуть тепленькой водицей зальютъ, то скипятятъ словно супъ какой! — возущалась Глафира Семеновна и, напившись съ мужемъ кофе, принялась одѣваться, чтобы ѣхать на выставку.

На этотъ разъ она уже не надѣла ни шелковаго платья, какъ вчера, ни бархатнаго пальто, ни брилліантовъ.

— Не стоитъ, не передъ кѣмъ рядиться. Вчера на выставкѣ, судя по нарядамъ, словно однѣ кухарки и горничныя были, — говорила Глафира Семеновна. — Да что горничныя? Наша Афимья вырядится въ праздникъ да пойдетъ со двора, такъ куда наряднѣе вчерашнихъ тряпичницъ на выставкѣ!

Облеклась она въ простенькое сѣрое шерстяное платье, въ дорожный ватерпруфъ и въ ту самую шляпку, въ которой ѣхала въ вагонѣ, и вышла съ мужемъ на улицу. На этотъ разъ супруги уже не были плохи и спросили внизу у хозяина печатный адресъ ихъ меблированныхъ комнатъ, гдѣ остановились.

— Теперь ужъ не будемъ блуждать ночью по улицамъ, отыскивая свою гостинницу, — бормотала Глафира Семеновна, радуясь своей запасливости. — Случаѣ, если гдѣ въ незнакомыхъ улицахъ запутаемся — сейчасъ извозчику карточку покажемъ: «Коше… вуаля куда… алле… вези»… — вотъ и вся недолга. А ты, милый мой, ужъ пожалуйста, не напивайся сегодня. А то вчера дорвался до винища и давай лакать.

— Да меня, Глаша, и вчера-бы не осатанило, ежели-бы я плотно пообѣдалъ, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ. — А это я вчера съ голоду. Ну, какой у насъ былъ обѣдъ! Супъ — ложкой ударь, пузырь не вскочитъ, порціи рыбы — въ зажигательное стекло разсматривать, а бифштексъ — разъ въ ротъ положить. Поѣсть-бы мнѣ щецъ, да хорошій кусокъ солонины съ хрѣномъ, да поросенка съ кашей, такъ я-бы былъ ни въ одномъ глазѣ.

— Ну, не скажи! Ты вѣдь цѣлый графинъ коньяку въ театрѣ выхлебалъ. Съ этого и послѣ какого угодно сытнаго обѣда всякій осатанѣетъ.

— Все-таки мы ужъ сегодня гдѣ-нибудь въ другомъ ресторанѣ пообѣдаемъ, а не во вчерашнемъ.

— Ну, заплатимъ восемь четвертаковъ съ носу вина, десять четвертаковъ, только-бы чтобъ было пищи до отвалу. Узнаемъ, гдѣ самый лучшій ресторанъ, войдемъ въ него и такъ-таки гарсона и спросимъ: «Комбьянъ стоитъ манже до отвалу?» Какъ по-французски называется «до отвалу?»

— До отвалу? — задумалась Глафира Семеновна и отвѣчала:- Не знаю… Ты все про такія слова меня спрашиваешь, про которыя насъ не учили? Да что-жъ тутъ! — прибавила она. — Мудрость-то не велика объяснить, чтобы поняли. Скажемъ, чтобы большой обѣдъ подали… «Грасъ дине… Вотъ, молъ, „жюскиси“ — ну, и докажу на горю. Чтобъ, молъ, бить сыту по горло.»

— Такъ ужъ ты, пожалуйста, объясни гарсону, какъ только мы будемъ обѣдать. «Гранъ дине»… Это отлично. А ежели ужъ придется опять не Дине, а порціями брать, то мы будемъ всего по двѣ порціи на каждаго требовать и много-много блюдъ назакажемъ. Вишь, здѣсь порціи-то какія маленькія!