Наши за границей

— Это здесь, мадам. Это недалеко. Дорога в Берлин та же самая, по которой вы к нам приехали, — отвечал швейцар по-немецки, указывая на виднеющееся в конце улицы серенькое здание.

— На ту же самую станцию указывает! — воскликнул Николай Иванович. — Врет, врет, Глаша, не слушай. А то опять захороводимся.

— Да ведь мы на станции-то опять спросим. Спросим и проверим. Язык до Киева доведет.

— Нас-то он что-то не больно-то доводит. Ну, двигайся. Они шли по улице по направлению к вокзалу.

— Ах, кабы по дороге какого-нибудь бродячего торговца татарина встретить и у него носовой платок купить, а то мне даже утереться нечем.

— Утрешься и бумажкой.

По дороге, однако, был магазин, где на окне лежали носовые платки. Супруги зашли в него и купили полдюжины платков. Пользуясь случаем, Глафира Семеновна и у приказчика в магазине спросила, где железная дорога, по которой можно ехать в Берлин. Приказчик, очень учтивый молодой человек, вывел супругов из магазина на улицу и указал на то же здание, на которое указывал и швейцар.

— Видишь, стало быть, швейцар не соврал, — отнеслась к мужу Глафира Семеновна.

На станции опять расспросы словами и пантомимами. Кое-как добились, что поезд идет через полтора часа.

— Ой, врут! Ой, надувают! Уж такое это немецкое сословие надувательное! — говорил Николай Иванович. — Ты, Глаша, спроси еще.

И опять расспросы. Ответ был тот же самый.

— Да поняла ли ты настоящим манером? — все сомневался Николай Иванович.

— Да как же не понять-то. Три человека часы вынимали и прямо на цифры указывали, когда поезд в Берлин идет. Ведь я цифры-то знаю.

— Да в Берлин ли? Не заехать бы опять в какой-нибудь новый Диршау…

— В вагоне будем спрашивать.

Промаячив на станции полтора часа и все еще расспрашивая у каждого встречного о поезде в Берлин, супруги наконец очутились в вагоне. Их усадил какой-то сердобольный железнодорожный сторож, видя их замешательство и беспокойное беганье по вокзалу.

— Да ин Берлин ли? — снова спросил Николай Иванович, суя ему в руку два «гривенника». — Ин Берлин?

— Berlin, Berlin. Direct nach Berlin, — ответил сторож. Поезд тронулся.

— Доедем до Берлина, никуда больше не попадая, — свечку в рубль поставлю, — произнес Николай Иванович.

— Ах, дай-то Бог! — пробормотала Глафира Семеновна и украдкой перекрестилась.

Наконец Берлин. Настоящий

Путь от Диршау до Берлина Николай Иванович и Глафира Семеновна проехали без особенных приключений. Они ехали в вагоне прямого сообщения, и пересаживаться им уже нигде не пришлось. Поезд летел стрелой, останавливаясь на станциях, как и до Диршау, не более одной-двух минут, но голодать им не пришлось. Станционные мальчики-кельнеры разносили по платформе подносы с бутербродами и стаканы пива и совали их в окна вагонов желающим. Глафира Семеновна, отличающаяся вообще хорошим аппетитом, набрасывалась на бутерброды и набивала ими рот во все время пути. Николай Иванович пил пиво где только можно, залпом проглатывая по большому стакану, а иногда и по два, и значительно повеселел и даже раз вступил в разговор с каким-то немцем о солдатах. Разговор начался с того, что Николай Иванович кивнул жене на партию прусских солдат, стоящих группою на какой-то станции, и сказал:

— Глаша, смотри, какие немецкие-то солдаты маленькие, худенькие, совсем вроде как бы лиможский скот. Наш казак таких солдат пяток штук одной рукой уберет.

Сидевший против Николая Ивановича угрюмый немец, усердно посасывающий сигару, услыхав в русском разговоре слова «солдат» и «казак», тотчас же от нечего делать спросил его по-немецки:

— А у вас в России много солдат и казаков?

Николай Иванович, тоже понявший из немецкой фразы только слова «Russland, viel, Soldaten и Kosaken», воскликнул:

— У нас-то? В Руссланд? Филь, филь… Так филь, что просто ужасти. И солдат филь, и казаков филь. И наш казак нешто такой, как ваши солдаты? У вас солдаты тоненькие, клейн, их плевком перешибить, а наш казак — во!.. — сказал он, поднялся с дивана и показал рукой до потолка. — Кулачище у него — во, в три пуда весом.

Николай Иванович сложил руку в кулак и поднес его немцу чуть не под нос. Немец понял так, что этим кулаком Николай Иванович хочет показать, что в случае войны русские так сожмут в кулак немцев, пожал плечами и, пробормотав: «Ну, это еще Бог знает», умолк и прекратил разговор. Николай же Иванович, воспламенившись разговором, не унимался и продолжал доказывать силу казака.

— Ваш солдат нешто может столько шнапс тринкен, сколько наш казак будет тринкен? Вы, немцы, бир тринкен можете филь, а чтоб шнапс тринкен — вас на это нет. Что русскому здорово, то немцу смерть. Наш казак вот такой гляс шнапс тринкен может, из которого дейч менш бир тринкен, и наш руссиш менш будет ни в одном глазе… А ваш дейч менш под лавку свалится, у него подмикитки ослабнут. У нас щи да каши едят, а у вас суп брандахлыст да колбасу; наш солдат черным-то хлебом напрется, так двоих-троих дейч менш свалит, а ваш дейч солдат на белой булке сидит. Оттого наш русский солдат и силен. Ферштейн?

Немец молчал и улыбался. Николай Иванович продолжал: