В прихожей раздался звонок. Вошел второй кредитор – длинный, сухопарый и седой немец Карл Богданыч, у которого Седелкин покупал заграничные шелковые товары. Поздоровавшись с жирным Скрипицыным, он обратился к хозяину.
– Слышу про тебя, господин Седелкин, и ушам своим не верю! – сказал он. – Эдакий ты был аккуратный плательщик, и вдруг… Но я тебе одно не прощу: взял ты у меня десять кусков бархату и сейчас же продал его своему соседу с уступкой. Это захват. Так честная коммерция не ведется. Значит, ты приготовлялся к банкротству…
– Несчастие… Запутался… А тут сроки векселей подступили, ну, я и продал бархат на платеж, – твердил хозяин.
– Просто голову он потерял, Карл Богданыч, – вступился Скрипицын. – Тут все равно что запойство, так что даже можно до зеленого змия дойти. Хоша он мне и много должен, но я все-таки его сторону возьму. Банкроты всегда не по поступкам поступают. У меня одному должнику такая меланхолия в голову вступила, что он перед сделкой коробку спичек съел.
– Карл Богданыч, верьте совести, – две недели уже по ночам не сплю от страха, и все чудится, что не то драть меня ведут, не то в подводное подземелье сажать, – сказал хозяин. – Вчера только завел глаза – три смертные шкилета приснились.
Это заставило улыбнуться добродушного немца.
– Шалун, как кошка, а трус, как заяц, – погрозил он ему пальцем.
– Не дайте погибнуть с младенцами… Четверо ведь их у меня, и все мал мала меньше, а пятого после Пасхи жду, – продолжал кланяться хозяин.
Скрипицын отвел Карла Богданыча в сторону и начал его уговаривать.
В это время съезжались остальные кредиторы. Пришел «цибулизованный» еврей, выдающий себя за немца и старающийся одеколоном задушить чесночный запах. Он бегал по комнате и кричал:
– Это бессмысленность! Какая же после этого может быть коммерция? Я своей претензии не прощу и даже девяносто девять копеек не возьму!
Хозяин ходил за ним следом и шептал:
– Маврикий Моисеевич, господин Борухмам, разорить вы меня можете, но какая из этого польза? А примите по тридцати копеек, а потом и наверстывайте на товаре. Ведь ежели вы меня спасете и я буду продолжать торговать, то у вас же буду покупать товар на наличные. Ну как я без вашего товара обойдусь? Значит, я опять в ваших руках…
Вслед за евреем пришли еще два русских купца и один англичанин в рыжей жакетной паре, под цвет своим волосам. Седелкин поклонился англичанину. Тот кивнул головой и, чтоб не подать руки должнику, спрятал руки в брючные карманы и отвернулся. Два русских купца вздыхали и поглаживали бороды.
– Уж и затеял же ты эту самую магию в такие дни! По благочестию говеть бы надо идти да душу свою сокращать, а тут иди с тобой ругаться, – сказал один из них должнику.
– В карты, что ли, проёрил? – спросил второй. – Может, баккара эта самая на тебя действие имела или стукалка?
– В руки карт не беру. Разве по маленькой… – оправдывался должник.
– Врешь, врешь! Я сам у тебя в стуклятину двести рублей на святках выудил.
Пришел тесть Седелкина, один из крупных кредиторов.
– Подставной… – зашептались кредиторы. – Ну какой товар мог у своего тестя суровщик Седелкин покупать, коли его тесть строевым лесом да известкой торгует!
– Все собрались? – спросил Карл Богданыч.
– Почти что все… Разные мелкие еще не прибыли.
– В таком случае мы можем начать обсуждение дел.
Все сели и начали рассматривать торговый баланс и реестр долгам. Седелкин стоял перед ними как на иголках.
– Книги коммерческие надо прежде всего рассмотреть, книги! – кричал еврей.
– Что книги! – перебил его Скрипицын. – Эта самая литература ничего не покажет, потому ежели булгактеру лишнюю сотню прожертвовать, то он тебе такие вавилоны наставит, что можно понимать в тринадцати смыслах.
– Однако ежели правильная двойная бухгалтерия…
– Двойная-то бухгалтерия еще больше тумана напущает.
– Позвольте, господа, должны же мы прежде всего спросить должника, – перебил спорящихся Карл Богданыч. – Господин Седелкин, что вас привело к разорению?
– Несчастие, – отвечал должник. – Просто как на бедного Макара шишки повалились, и пошел во всем ущерб.
– Однако были же какие-нибудь причины вашего несчастия?
– Спервоначалу курс, а потом золотая пошлина.
– Но ведь вы сами товар из-за границы не выписывали, так при чем же тут курс и пошлина?
Должник замялся.
– Все-таки были основания… – сказал он. – Кроме того, торговля упала. Уповали на гвардию, а вышло совсем напротив.
– Чума вашей торговле не повредила ли? – пошутил англичанин.
– С одной стороны, и чума, потому покупатели чувствовали упование, а при чуме трепет, так до нарядов ли?
Все расхохотались.
– Так ведь наряды-то не из Ветлянской станицы сюда приходят.
– Это точно, но все-таки…
Седелкин совсем растерялся. На глазах его показались слезы, искусственные или натуральные – бог весть. Он приложил руку к груди и начал: