– Да ты, о наваксенной-то покупательнице зубы мне заговаривая, рукавом двигал, – произносит наконец другой лавочник.
– Ну вот, нужда мне. Иди, ставь пару пива. Хоть выпить с горя, что ли!
А дождь льет все сильнее и сильнее, протекает сквозь крыши старых развалившихся и новых сколоченных из барачного леса дач и потоками струится по полу. Вон в одной из таких дач в комнате сидят за кофейными переварками две женщины в грязных обтрепанных ситцевых капотах. По углам расставлены кадушки, горшки, в них сквозь потолок струится дождь.
– Просто хоть под зонтиком сиди, – говорит одна из них с крысиным хвостиком вместо косы на голове. – На третье место передвигаемся, и все льет.
– Под зонтиком! Села бы я и под зонтиком. Да где он, зонтик-то дождевой? Давно у жида в мьтье. Ах, боже мой! Ну когда это нас вынесет из этой дачи!
– Да вот Петр Иваныч заложил сегодня часы и две серебряные ложки и отправился в Благородку в мушку играть. Одна надежда – выиграет, ну, съедем, а проиграет – нужно до конца сентября, до получки жалованья здесь сидеть. Ведь без денег не выпустят, ну а ежели и выпустят, то мебель задержат. Ну, на чем мы в городе сядем?
Входит кухарка.
– Сударыня! – говорит она. – Как хотите, или съезжайте с дачи, или я у вас жить не могу. Тогда пожалуйте расчет. Ведь это сраму подобно. Теперича всю ночь в мокроте лежала, потому дождь так и льет на кровать. Опять же, и крысы на кровать лезут. Прежде они тихим манером под домом жили, а теперь как натекла туда вода да на полу вода, ну они и лезут ко мне на кровать спасаться.
– Отчего же к нам не лезут? – откликаются барыни. – Ты вот только зобы нашими хлебами набиваешь, жир нагуливаешь, а ничего не работаешь, ну крысы и лезут, сало твое почуя.
– Да нагуляешь у вас сало, как же! Сами голодом сидите, так уж где кухарке…
– Ты еще грубить? Молчи, тебе говорят!
– Нет, уж вы как хотите, а или чтобы завтра в город, или расчет пожалуйте. Да тут пес жить не станет!
– Погоди, барин в городе каждый день ищет квартиру. Ну куда мы выедем, коли квартиры нет?
– Да, ищет он квартиру по трактирам да по клубам. Отчего же хорошие господа давно себе нашли квартиру, а вы все найти не можете?
– Ты опять грубить? Пошла вон, мерзкая!
В окно стучится со двора дворник. Он пьян.
– Когда съедете-то? Ах вы, шаромыжники! – кричит он. – А еще господа считаются!
– Боже мой! Что ж это такое! – всплескивают руками женщины. – Каждая баба, каждый мужик над нами ругается. Послушай, любезный, как тебе не стыдно мирных женщин обижать!
– Нам не стыдно, а вот вам за дачу до сих пор не платить стыдно, это точно, – возражает дворник. – Пора уж… Не дожидайтесь, пока по шапке и через мирового…
– Еще очень многие весь сентябрь на даче живут. Здесь так хорошо.
– Отлично, нечего сказать, коли со всех сторон невское потопление случилось. Сквозь крышу льет.
– Это теперь льет, а очень может быть, что будет еще прекрасная погода. Осень проводить на легком воздухе так же приятно, как и весну.
– Так ведь то на легком, a здесь вонь. Хозяин нарочно вам приказал помойную яму под окном устроить. Вот выбить стекло вам, так и будете знать.
– Ежели ты будешь буянить, мы полицию позовем.
– И позовете только на свою голову, – отвечает дворник.
– Да это разбойник какой-то! – всплескивают руками барыни.
– Это вы разбойники-то, а не мы; мы чужого не зажиливаем!
– Он просто с кухаркой сговорился и терзает нас. Ни лаской, ни строгостью, ничем не отобьешься от него. Вот что, любезный, не знаю, из чего ты хлопочешь? Вам еще должно быть приятнее, ежели жильцы у вас дольше живут. Во-первых, веселее и, наконец, все-таки дворнику хоть какая-нибудь польза.
– Это от хороших жильцов польза-то, а не от вас.
– Ах, боже мой! Марья Гавриловна, donnez lui un[1]
гривенник, – советует шепотом первая женщина.– Mais vous savez[2]
, нам нужно самим pour diner[3]. Петр Иваныч seulement[4]тридцать копеек оставил, – отвечает тем же шепотом другая женщина.– Mais[5]
, как-нибудь обойдемся.– Alors[6]
пожалуй! Вот тебе гривенничек, любезный, поди выпей за наше здоровье.– На этом благодарим покорно, – говорит дворник и снимает шапку.
– Удивляюсь, любезный, как тебе не жалко тревожить беззащитных женщин! – упрекают женщины.
– Эх, госпожи почтенные! – протягивает пьяным голосом дворник. – Нам что, нам живите хоть до Покрова, а нас хозяин принуждает. «Требуй, – говорит, – с них деньгу, выматывай из них жилы, конфузь, где встретишь, да при всем честном народе, авось, говорит, они, подлые…»
– Милый мой, что ж это? Опять? – упрекают его женщины.
– Я не от себя, сударыня. Это хозяин вас так назвал, a мне что? Прощенья просим! Благодарим покорно. Пойдем выпьем за ваше здоровье. А по мне живите хоть до Рождества!
Дворник уходит.
Яхт-клубский офицер