– Господа добродетельные кредиторы! Перед вами весь я тут со всеми моими потрохами. Что хотите, то и сделайте со мной. Ежели злое желание с вашей стороны, то могу завтра же быть на казенных хлебах. Но какая вам корысть губить душу семейного человека, обремененного трепетною женою и невинными младенцами? Отняв у меня руки, вы помрачения моим делам сделаете, а у меня такой вопль, чтоб работать на пользу вашу и когда буду в силе, то уплатить вам убытки по чувству христианского долга; ныне дни поста, и молитвы, и добрых дел, а потому молю о благодеянии в вашем благоутробии – не губите отца семейства с малыми ребятишками! Засим кланяюсь земно.
Седелкин опустился на колени и поклонился кредиторам в ноги.
– Вор-мужик! – шепнул один купец другому.
– Что говорит! Знает, где нужно музыку подпустить и как в эту самую жилу попасть.
– Господин Седелкин, не унижайте себя и встаньте! – возгласил немец.
– Не встану, Карл Богданыч, пока кредиторы согласие на ересте мне не подпишут, – стоял на своем должник.
В это время двое маленьких сыновей его явились в гостиную с подносами. Они несли стаканы с чаем для кредиторов. Сзади следовала жена с булками.
– Дети! Невинные ребятишечки! Станьте на колени и просите дядей за вашего отца, – продолжал Седелкии. – Сашенька, Митенька, станьте!..
Мальчики недоумевали и стояли, разинув рты от удивления. Они не были к этому приготовлены, но в это время сзади их раздался плач матери. Она опустилась на колени рядом с мужем и дергала детей за рубашечки и принуждала их к коленопреклонению.
– Что за возмутительная картина! – воскликнул англичанин. – Господа кредиторы, удалимте их. Это ни на что не похоже!
Но возмутительная картина вскоре превратилась в комическую. Один из мальчиков, понукаемых матерью, стал на колени, но при этом уронил с подноса стакан и громко сказал:
– Это не я, маменька… А оттого, что вы в спину толкаетесь.
Никто не мог воздержаться от улыбки, a Седелкин все-таки не унимался и продолжал:
– Воззрите на беременную женщину, умоляющую вас во прахе!..
– Господин Седелкин, встаньте же, ежели вас просят, – повторил Карл Богданыч. – Кроме того, мы просим вас удалиться, так как в ваше отсутствие хотим потолковать о ваших делах. При вас нам неудобно…
Седелкин не поднимался.
– Встань же, коли тебе говорят! – крикнул на него тесть, сидевший с кредиторами.
Детей и жену бросился поднимать англичанин. Седелкин встал и, схватившись за голову, вышел вон из гостиной. Кредиторы, взяв от мальчиков по стакану чаю, остались одни. Началось обсуждение.
– Вы что же вашему зятю продавали, имея такие большие претензии? – спросили старика-тестя. – Ведь у вас лесной двор, а не мануфактурный товар.
– Векселя евонные скупал, так как он давно запутавшись, – отвечал тесть. – A лесной двор тут ни при чем. Конечно, это я больше делал из жалости к дочери. Судите сами: ведь она кровь моя, мое рождение… Опять же, и ребятишки, все-таки внуки приходятся… Хоша этот зять вот где у меня сидит, но я все-таки согласен взять по тридцати копеек за рубль…
Тесть указал себе на затылок и махнул рукой.
– Я тоже согласен, хоть сейчас подпишу, – ответил Скрипицын. – Надо его пожалеть с малыми ребятами.
У меня у самого пискунов-то этих напорядках, так тоже чувство…
– А я не согласен, – вставил свое слово еврей. – Я знаю, что тут умышленное банкротство и деньги у него припрятаны.
– И то припрятаны на малую толику – это верно, – проговорил один русский купец. – Но кто ж из нас не припрячет, коли сделку с кредиторами делать будет? Порядок известный!
– Однако ж, каково это кредитору чувствовать? – возразил еврей. – Деньги мои.
– Не зарекайся, господин! Может, и сам ту же механику подведешь, коли туго придется, – оборвал его купец. – Ноне времена-то для торговли – совсем купорос… А мы все под Богом ходим. Одно только, что ваша братья привыкла от долгов-то за границу бегать.
– Однако уж это оскорбление! Господа, прошу прислушать, и пусть свидетели…
– Оставьте, полно вам!.. – останавливали спорящих. – Карл Богданыч, вы согласны на тридцать копеек?
– Ежели все согласны, то и я согласен, – отвечал немец.
– Я не согласен и в окружной суд! В коммерческий суд! – не унимался еврей.
– А вы, Вильям Карлыч? – спрашивали англичанина.
– И рад бы не согласиться, да ничего сделать нельзя: большая лавка у него на жену переведена, – отвечал англичанин.
– Как на жену?.. – воскликнули в один голос кредиторы.
– Это, господа, ничего не значит, – успокаивал их тесть. – Лавка точно что у него переведена на жену с полгода тому назад, но просто для счастья, а не из-за каких-либо фокусов. Самому ему не везла торговля, вот он и перевел на жену.
– Знаем мы эти переводы-то для счастья! – заметил русский купец. – Ну а коли переведена, то тут и разговаривать нечего, а надо брать за рубль почем дает да и подписывать скорей ерестик.
Через пять минут почти все пришли к соглашению, даже и еврей. Призвали должника. Тот явился опять с мальчиками и вел их за руки.
– Неужели вы не можете дать хоть тридцать-то пять копеек? – спросил его кредитор-немец. – Подумайте и накиньте хоть пятачок…