Насилие

С хриплым криком Лиза взбрыкнула. Обтянутая кожей рука закрыла ей рот и сжала так сильно, что у нее заболели челюсти и на глаза навернулись слезы. Кислый, приторный вкус кожи наполнил ее рот и нос, и Лиза подумала, что это самое худшее, что она когда-либо чувствовала в своей жизни.

— Я бы не стал, — произнес очень глубокий, очень мужской голос, заставив ее снова вздрогнуть — на этот раз от узнавания. Гэвин.

Она беззвучно прошептала имя в его ладонь, только потом осознав, что, возможно, было бы лучше притвориться не узнавшей, хотя, возможно, он не почувствовал, как ее губы шевельнулись сквозь кожу. О боже, это было хуже, чем она могла себе представить. Он. На ней сверху. С ножом. Его ноги в джинсах натирали ее обнаженные бедра, и Лиза с острым уколом ужаса подумала, не собирается ли он изнасиловать ее.

Его губы коснулись ее уха, заставляя ужас кристаллизоваться в острую, граненую ясность. Когда он прошипел:

— Где… она? — Лиза чуть не упала в обморок от облегчения.

«Он не хочет меня».

Бессмысленный животный ужас улетучился, и гнев хлынул, чтобы заполнить пустоту.

«Конечно, он не хочет меня. Ему нужна Вэл. Это всегда связано с Вэл».

Она сглотнула.

«Успеет ли он перерезать мне горло, прежде чем я закричу?»

Не то чтобы это имело значение. Мертвый был мертв, хоть с криком, хоть со стоном. Она снова сглотнула, на этот раз с большим трудом.

— Я… я не знаю, где она.

— Ты думаешь, я поверю в это? — Его голос был холоден, даже насмешлив, но нож в его руке красноречиво говорил о темных мыслях, которые кружились под этой тщательной конструкцией спокойствия.

— Я… я не знаю. Я не знаю, я имею в виду, действительно, правда. Я не знаю. Н-никто не знает, кроме ее родителей, может быть. Она исчезла. Она исчезла… и… и я не думаю, что она когда-нибудь в-вернется.

Он пробормотал ругательство.

Лиза ждала в безмолвной темноте и снова задавалась вопросом, не умрет ли она сейчас.

— Вставай, — сказал он, на мгновение отбросив эти страхи. Она снова вздрогнула, когда он соскользнул с нее, разворачиваясь с грацией змеи, когда исчез обратно в тени.

Спотыкаясь, Лиза так и сделала. Она испуганно пискнула, когда он схватил ее сзади. Острие ножа уперлось в ее пульсирующую яремную вену.

— Если я хоть на мгновение заподозрю, что ты собираешься сбежать или закричать…

— Я не буду.

Она чувствовала слабость. Слишком слаба, чтобы попытаться сбежать. Он подтолкнул ее к стулу со спинкой у стола, на который она упала с приглушенным шлепком.

— Пока, — добавил он с рассеянной жестокостью, которая охладила ее гораздо сильнее, чем мог бы простой гнев.

Гнев был такой человеческой эмоцией.

Его жестокость казалась чем-то упорядоченным, логичным.

— Возьми лист бумаги, и что-нибудь, чем можно писать, — небрежно приказал он.

— З-зачем? Что ты собираешься делать?

Он проигнорировал ее вопрос.

— Когда возьмешь, запиши то, что я скажу. Слово в слово.

Он задал простой вопрос, и только когда повторил его, она поняла, что это был не вопрос, адресованный ей, а слова, которые он хотел, чтобы она записала. Она написала их дрожащей рукой, затем уронила карандаш.

— Ладно. Я закончила.

— Хорошо. — Она почувствовала, как его дыхание защекотало ей шею, когда он посмотрел через ее плечо, и Лизе пришлось подавить желание ударить его. — Сложи лист. Положите его в конверт, напиши свой домашний адрес в качестве отправителя — не запечатывай его. — Последнее он прорычал.

Лиза застыла, конверт все еще был частично поднесен к ее губам. Он выхватил его у нее, теперь ослабевшей еще сильнее. Схватил конверт, по-видимому, чтобы осмотреть его. Последовала напряженная пауза. Она не переводила дыхания, пока не почувствовала, как он кивнул.

— А теперь, — сказал он, наклоняясь ближе, — ты должна слушать очень, очень внимательно. Ты слушаешь, Лиза? Потому что я подозреваю, что это талант, которым ты не обладаешь от рождения.

— Пошел ты в пиз**, — сказала она так холодно, как только осмелилась, что было не очень разумно в этих условиях.

Он рассмеялся. Ужасный звук, лишенный юмора и леденящий душу.

— Это вряд ли. Боюсь можно что-нибудь подцепить.

Она снова вздрогнула.

— Считаешь меня шлюхой, — сказала она, — очень оригинально.

— Могу предположить, что именно поэтому вы поссорились. Ты и Вэл. Ты и твое довольно бесстыдное и бессмысленное предательство с этим Джеймсом.

— Что… — голос Лизы сорвался. Она никому об этом не говорила. Это была ее самая большая ошибка в старшей школе, за которую ей ужасно стыдно. Она знала, что Джеймс тоже ничего не сказал, потому что поклялся ей хранить это в тайне — под страхом того, что она расскажет остальной футбольной команде, какой у него крошечный член и как он скрывает это набивая трусы. Откуда Гэвин мог узнать?

Имело ли это значение?

— Это не имеет к нашей ссоре никакого отношения, — сказала она, пытаясь выглядеть высокомерной и с треском провалившись.

— Интересно. В любом случае, — продолжил он, — ты скажешь им, что это письмо-извинение. Ее родителям. Попытка примирения, которую ты хотела бы направить ей при первой же возможности.

— Это все? — Когда он не ответил, она спросила. — И что дальше?

— Жди.