Насилие и социальные порядки

Значение масштаба в военной технологии не было, однако, чем-то новым. Всегда существовали потенциальные преимущества наличия большей армии или флота, если общество имело руководство, способное с умом использовать такие ресурсы. Военная конкуренция в Европе существовала еще до создания Римской империи; почему же военная конкуренция трансформировала государственную организацию и институты после 1700 г.? Элиты всегда были заинтересованы в лучшей защите своих прав собственности для увеличения своей экономической производительности и получения большего объема ресурсов на военные авантюры, способные принести еще больше ресурсов. В данном аспекте аргументация Бейтса, Тилли и Паркера относится ко всей истории человечества, а не только к Европе XVII в. Богатство росло и падало с некоторой регулярностью на протяжении всей истории человечества. Общества богатели, когда находили лучшие способы управления, с учетом многих параметров, включая благоприятное сочетание климата, географии и демографии. Тем не менее рост богатства и военной конкуренции никогда еще не создавал консолидированный политический контроль над вооруженными силами или защиту прав собственности и торговли на основе верховенства права.

Даже если оставить исторические проблемы в стороне, доводы в пользу революции в военном деле как причины установления консолидированного контроля над вооруженными силами и последующего социального развития не могут объяснить не только того, почему не все государства с большими армиями консолидировали политический контроль, но итого, почему всего несколько стран с большими армиями осуществили переход к современному обществу открытого доступа до конца XIX в. Как показывает сам Тилли, в большинстве европейских стран потребность в военных расходах не создала способных к современному развитию национальных государств. Он описывает три типа общественного устройства: опирающееся главным образом на принуждение, опирающееся главным образом на капитал и опирающееся на капитал и принуждение*.

Среди стран Восточной и Южной Европы примером общества, опирающегося на принуждение, может служить Россия. Власть землевладельческих элит, имевших основу в сельском хозяйстве, предотвратила развитие городских торговых центров, и в результате «государство отчаянно нуждалось в капитале» (Tilly, 1992, р. 143; Тилли, 2009, с. 210). В обществах, опирающихся на капитал (Голландия и Швейцария), влиятельные городские торговые группы интересов способны были покупать защиту тогда, когда они в ней нуждались, и тем самым избегать «громоздкой постоянной национальной администрации» (Tilly, 1992, р. 151; Тилли, 2009, с. 220). Эти государства были экономи- ческиуспешными, но слишком слабыми для под держания международной политической независимости. Общества, опирающиеся на принуждение, создавали слишком репрессивные правительства; общества, опирающиеся на капитал, создавали слишком слабые и плохо скоординированные правительства. Однако общества, опирающиеся одновременно на капитал и принуждение (примером Тилли является Великобритания, но также он включает Францию), стали государствами, опирающимися на соединение «капитала и принуждения, которое издревле обеспечивало всякому монарху доступ к громадным средствам для ведения войны, но только за счет больших уступок купцам и банкирам» (Tilly, 1992, р. 159; Тилли, 2009, с. 231–232).

Анализ государства с позиций модели с одним актором действительно мешает пониманию тех событий, которые Тилли описывает и пытается понять. Для поддержания компетентной военной власти в сочетании с устойчивым экономическим развитием интересы капитала и принуждения должны быть так или иначе сбалансированы. Но как это сделать? Кроме исторической случайности и непредвиденных обстоятельств Тилли дает нам немного: его монархия с одним актором должна так или иначе столкнуться с бейтсовской сделкой с торговыми элементами, но в его концептуальной структуре отсутствует способность сделать это, поскольку Тилли считает распределение капитала и принуждения данностью.