Насилие истиной

— Нет, в самый раз будет! — с уничижительной насмешкой отозвалась Марианна. — Мне, повторяю, плевать, но другим неприятно, а они, пусть мне не друзья, но и не чужие люди. Люблю я их или нет — мое дело, но то, что делаешь ты — низость, — и, не меняя тона, она обратилась к Никите: — Принеси, пожалуйста, мои сигареты из машины.

— Да, и я скажу! Оставь ты эту затею, Жаклин, — вступила Светлана. — Оставь!

— Действительно, ты уже достаточно поиздевалась над нами, — пробурчал Гарри.

— И что же, ты и обо мне надумала написать? — поинтересовался вернувшийся с сигаретами Никита. — Это, по крайней мере, будет забавно. Представляете, если каждая покинутая любовница начнет предавать свои страдания печати.

— Ничего вы не понимаете, мне просто вас жаль! Вы даже не знаете, кого любите!.. Я хочу, чтобы вы прозрели!.. — не обращая внимания на его слова, с пафосом вещала Рахманина.

— Слушай, офтальмолог доморощенный, оставь лучше нас в покое! — воскликнула Илона. — Пока еще можно все — или почти все, — сочувственно взглянув на Гарри, продолжила она, — вернуть вспять. Наши отношения, я имею в виду!

— Нет, уже ничего нельзя вернуть! — взорвалась Жаклин. — Мои «Живые листья» выйдут по главам в журнале, а потом книгой! — она заводилась все больше и больше, словно скрученная внутри нее пружина потеряла последнюю сдерживающую ее скобу. — А напоследок я приберегла невиданный эффект, благодаря которому мои «Живые листья» станут супербестселлером десятилетия! — словно угрожая кому-то, взмахнула она руками, глядя в висевшее перед ней на стене зеркало. — За последнюю главу я получу столько, сколько ты, Лера, не получила за все свои книги! Потому что такого еще не было и вряд ли когда будет!

Жаклин своей злобной тирадой хотела вызвать у собравшихся ответный выброс злобы. Но ее вампирская сущность не получила удовлетворения. Все устали от собственного бессилия перед вышедшей за рамки приличий женщиной, ради собственной блажи нарушившей элементарные правила порядочности.

Алла, потеряв терпение, поднялась, подошла к сидевшей на диване Лере и что-то шепнула той. Лера встала и отошла с ней в сторону.

Никита невольно загляделся на стройный силуэт стоявшей к нему вполоборота Аллы. Каштановые волосы подобраны вверх, на шее две нитки жемчуга. Персикового цвета платье и жакет от Ива Сен-Лорана удивительно естественно смотрелись на ней, словно она всю жизнь носила только дорогие вещи. Высокие каблуки еще более удлиняли красивые ноги. Губы, слегка искривленные гневом, что-то взволнованно шептали Лере, прислонившейся к стене.

«Поразительно, как Алексу удается увидеть в женщине то, чем она станет! — задумчиво проводя рукой по подбородку, размышлял Напольский. — Кто бы мог предположить, что эта провинциалочка превратится в сексапильную красавицу!..»

Он подмигнул Эдуарду, который только что отвел взгляд от беседующих женщин.

— Да!.. Я хотела бы всех предупредить!.. — подняла руку Светлана, призывая к вниманию. — Дело в том, что я наняла частного детектива для расследования причин гибели Олега!..

Все переглянулись.

— Зачем? — удивилась Илона.

— Мне хочется быть уверенной, что действительно произошел несчастный случай. Поэтому прошу, если к вам вдруг обратится детектив Кирилл Мелентьев, оказывать ему всяческое содействие. Полагаю, что в данном случае мы все заинтересованы в истине.

— Даже если в другом случае вы не заинтересованы в ней, она все равно объявится! — расхохоталась Жаклин, но ее уже никто не слушал. Все с удовольствием покинули дом и вышли в сад.

— Какой воздух!.. Какой вечер!» — развела руками Светлана.

— Если бы его не испортила своими «Смрадными листьями» Жаклин, — отозвалась Алла, — он был бы поистине великолепен!

— Она об этом еще пожалеет, — проговорила сквозь почти сомкнутые губы Илона.

Жаклин осталась на веранде одна. Она смотрела вслед уходившим, освещенным мутноватым светом фонарей. Уходили не просто люди, уходили частицы ее жизни. Ведь она сложилась так, а не иначе, именно из-за них. Каждый по-своему перевернул камешек в мозаике жизни Жаклин, и получилась картина…

«Скверная, скверная…» — прошептала она, выпуская из розово-лиловых губ густой сигаретный дым.

Хлопнули дверцы машин, мягко заурчали моторы… все уехали… она осталась одна… опять одна…

Словно окаменев, глядя в темноту сада, произнесла с отстраненностью — будто и не она, а кто-то другой — из улетевшего в вечность Серебряного века:

И совершаются пророчества: темно вокруг.
О, страшный ангел одиночества, последний друг,
Полны могильной безмятежностью твои шаги.
Кого люблю с бессмертной нежностью, и те — враги![1]

«Плохо им, хорошо ли… но они вместе!.. Вместе!..» — закинув голову, беззвучно проговорила Жаклин, и луна осветила ее искаженное злобой и отчаянием лицо.

Ночная тишина вздрогнула шелестом листвы, словно робко посоветовала: «Не делай этого!»