Насилие истиной

— Э!.. Не скажите!.. Ваша карьера во многом зависит от него! Так что встаньте, поправьте грим! Примите с должной благодарностью визит такого человека!

Новый взрыв нервного смеха был ответом директору. Она бы и сама хотела остановиться, но не могла!.. Успех, достигнутый на грани провала!.. Капризным жестом Евгения откинула букет. Она еще была Королевой чардаша.

Товарищ Грушин возник в небольшом дверном проеме. Директор вжался в стену и попытался просочиться в коридор.

— Очаровательно! — с улыбкой сказал товарищ Грушин. — Очаровательно!.. Надо, надо открывать новые таланты и давать им дорогу, — оглянулся он в поисках директора.

— Да!.. Да!.. — хрипло подтвердил застрявший в дверях директор. — Ваше указание… пожелание… нам, так сказать, указало правильное направление. Наша молодежь талантлива!.. Будем продолжать!

В эту минуту в гримерной появилась огромная корзина пурпурных роз. Евгения даже не увидела за нею дарителя, только взгляд больших карих глаз одарил ее восхищением.

Товарищ Грушин добродушно рассмеялся.

— Молодежь! — и похлопал по плечу принесшего цветы.

Тот опустил корзину перед Евгенией и поспешно отошел за спину товарища Грушина.

Театр не мог прийти в себя: «У нее был сам Грушин!» «Вы слышали? Видели? Грушин заходил к ней!» «Что будет, когда явится наша примадонна? Скандал!..»

Уже на следующее утро, торопясь и сбиваясь с мыслей, приспешники сообщили осунувшейся от болезни примадонне, что на ее место покушаются, и весьма серьезно! Но ей было не до интриг, она мечтала только об одном — выздороветь.

Второе представление «Королевы чардаша» не смогло вместить всех желающих. Москва была переполнена слухами о необыкновенной молодой артистке.

— Боже!.. Сколько цветов! — в восхищенном ужасе прижала руки в черных перчатках к своему свеженькому розовому лицу Евгения, войдя в гримерную. Она даже растерялась на минуту. Но только на минуту, на большее времени не хватило — в гримерную ворвался директор и проворно закрыл за собой дверь.

— Евгения! Театр разнесут!.. — его слова заглушил топот ног.

Разбуженные страсти подлинных поклонников оперетты вырвались наружу. Мужчины стремились увидеть нового кумира, немедленно выразить свое восхищение.

Дверь отлетела вместе с уцепившимся за нее директором.

— Ей-богу! Я распорядился! — оправдывался он перед невидимым, но, по его глубокому убеждению, постоянно присутствующим начальством. — Поставил всех швейцаров и билетеров. Даже трех пожарников. Двух своих, третьего из музыкального театра выпросил. Но всех смяли!..

— Волшебница!.. Что вы сделали?!.. Вы настоящая Сильва! Единственная и неповторимая!

Они бросались к ней, но, не доходя нескольких сантиметров, склоняли головы перед слегка испуганной Евгенией, прижавшейся к гримерному столику, и позволяли себе лишь коснуться губами ее руки.

В нестройной толпе вновь промелькнули и исчезли большие карие глаза. Но когда все закончилось, и Евгения вместе с мамой рассматривали, нюхали и восхищались цветами, она сразу заметила корзину пурпурных роз.

«Не иначе как от кареглазого!»

Третье представление… А вот третьего представления не было!.. Евгения на крыльях летела на репетицию. Она кое-что придумала, такое, что публика завизжит от восторга… Внезапно она как вкопанная остановилась перед первой же афишной тумбой.

Яркая афиша «Королевы чардаша» была уродливо заклеена наискосок широкой желтой лентой с написанными на ней черными буквами словами: «Спектакль отменяется в связи с болезнью артистки Рахманиной».

Всем купившим билеты предлагалось посмотреть «Белую акацию».

Простодушная Евгения не поняла, что это интрига. Удивленная, но не обескураженная, она поспешила в театр выяснить причину нелепой оплошности расклейщиков афиш.

Режиссера она нашла подавленным.

— Так надо! — глядя мимо нее, произнес он.

— Но это неправда! — наивно возмутилась Евгения. — Я ведь не больна!

— Так надо!.. — махнул он рукой, словно отгонял от себя навязчивую мошку.

— Кому?! — нахмурила брови девушка.

— Театру! — язвительно осклабившись, объяснил режиссер.

— Я ничего не понимаю! — с размаху села в кресло Евгения.

Режиссер понял — она не уйдет, позвонил директору и попросил зайти.

— Милая Женечка! — мягко, чуть ли не с порога, начал тот. — Вы спасли театр, и он вам в нашем лице этого никогда не забудет. Скоро начнем постановку новой оперетты. В главной роли — вы!

— А как же Сильва?

— Но моя дорогая, это ведь не ваша роль! Ее дивно играла и будет играть наша несравненная примадонна.

— Когда выздоровеет! А пока…

— А пока будет «Белая акация»! — закончил сантименты директор.

Премьер оказался человечнее. Обняв Женю за плечи, он пояснил:

— Нашей примадонне все донесли! Твой бешеный успех в два счета поднял ее с кровати. Через неделю она уже будет в театре. — Он вздохнул. — Ты славная девушка и способная актриса. Хочу дать тебе совет: поищи вакансию в каком-нибудь другом театре. Могу даже составить протекцию.

— Но я не хочу уходить из нашего театра! Я обожаю оперетту!

Премьер поморщился от слишком явного простодушия.