Страх и бедствия укрепляют потребность отождествления с сильным руководителем. Они собирают людей в стадо уклоняющихся от желания быть отдельными клетками; они предпочитают быть частью огромной мистической общественной организации, которая защитит от угроз и бедствий, быть в союзе с лидером. Эта инстинктивная реакция поиска защиты также направлена против инакомыслия и индивидуализма, против отдельного эго. Мы видим в этом регресс к более примитивному состоянию принадлежности к массе. Истинно то, что процесс уменьшения эго, это отрицательная сторона реакции возвращения к массе. Кроме того, это стимулирует признаться в большей необходимости в сотрудничестве и взаимопомощи.
В течение последней войны и вообще из опыта чрезвычайных ситуаций, множество людей впервые узнали об эмоциональных связях, которые образовались между ними и их соседями. В то же самое время, беспокойство может пробудить подозрение и потребность в поиске козлов отпущения. Это парадокс страха, умножающий в одно и то же время, теплые чувства нарастающих связей и холод подозрения.
Хотя во всем мире есть осознанная тенденция к преодолению страха и чувства опасности, также существует менее осознанное провоцирование противоположного потока новых страхов, беспокойств и опасностей. Знает ли он о нем или нет, современный человек живет в атмосфере страха, страха перед войной, страха перед водородной бомбой, страха перед тоталитаризмом, страха перед несогласием, страха перед инакомыслием. К тому времени, когда мы узнаем о страхе, он уже начинает влиять на наше поведение. Как только страх проникает в сознание и возбужденную фантазию, он начинает управлять нашими действиями, хотим ли мы этого или нет. Мы не можем устранить тысячи воздействий и вызывающих испуг ситуаций современного мира, но мы можем научиться признавать их и понимать большинство стандартных форм реакции страха. Таким образом мы можем найти частичный выход из создаваемых ими напряженных отношений и научиться справляться с ними эффективнее.
Я очень хорошо помню один солнечный день во время Второй мировой войны, когда я еще был в Голландии. Я играл в теннис с несколькими друзьями. Мы все получали удовольствие от спорта, но наше удовольствие было немного омрачено игроками на соседнем корте. Они говорили на языке ненавистных оккупантов и хотя они были одеты в такую же как и у нас белую спортивную форму, они явно были нацистскими офицерами, которые временно забыли о своих заблуждениях относительно завоевания мира и пытались расслабиться как нормальные люди. Внезапно все мы услышали гул самолетов и звук зенитной батареи неподалеку от нас.
Затем, к нам стала приближаться группа низколетящих Спитфайров - наших английских друзей. Мои друзья и я прекратили играть, замахали своими ракетками в знак приветствия и наблюдали за маневрами самолетов. Наши соседи отреагировали совсем по-другому. Они запаниковали; один из них отбросил свою ракетку и убежал, другие упали лицом вниз, в канаву идущую по периметру корта. Объективно, мы все столкнулись с одной и той же опасностью обстрела английскими самолетами, но для немцев они были самолетами врага, тогда как для нас они были друзьями.
Я уверен, что мне нет необходимости добавлять, что после этого случая гражданам, говорящим на голландском языке запретили играть в теннис на этом корте. Когда спустя год, мне представился шанс попасть в Лондон, я обнаружил что каждый раз, когда ночью прилетали немецкие самолеты, у меня было то же самое тревожное чувство, как и у немецких офицеров на теннисном корте. Казалось, будто каждая пуля и каждая бомба предназначались именно мне. Роль фантазии в страхе оказалась настолько огромной, что вражеская бомбардировка имела для нас иное значение, чем дружественная.
Страх можно очень просто определить, как внутреннюю реакцию на опасность. Это определение обманчиво в своей простоте, поскольку, как только мы его произносим, мы сталкиваемся с новой проблемой: Что мы называем опасностью? В бомбардировках, пожарах, землетрясениях и эпидемиях можно с легкостью распознать опасность. Так же как и в физической пытке, в прямой тоталитарной атаке и во внезапном экономическом крахе. Но есть множество тонких эмоциональных опасностей, также пробуждающих страшные фантазии и предчувствия, объединенные, часто, с внутренними представлениями о катастрофе и несчастьях. Как показывают наши примеры, разные люди сталкиваются с этими опасностями по-разному. Наше личное отношение к жизни и человечеству определяет, считаем ли мы ситуацию обычной решаемой проблемой или неукротимой опасностью.