Насильно мил (не) буду

Отец берет меня под локоть и ведет к книжному шкафу. Тянет руку куда-то вбок и отодвигает книжные полки, как будто это дверь… Впрочем, дверью это и оказывается. А за ней находится железная стена со входом, перед которым блестит стальными кнопками цифровой замок.

Наблюдаю за тем, как отец вводит комбинацию цифр. Она кажется мне знакомой — это дата рождения моей матери.

Отец манит меня за собой, и я прохожу с ним в небольшую темную комнату. Чувствую себя как Алиса, которая попадает в зазеркалье.

— Цени, дочь, это одно из самых безопасных на свете мест, — говорит отец.

Нажимает кнопку, очень похожую на обычный выключатель, и стена возле двери отъезжает в сторону. Это оказывается чем-то вроде заслонки, за которой скрывается окно в гостиную, из которой мы зашли в комнату.

— Помнишь большое зеркало? Это окно из бункера во внешний мир. Непробиваемое стекло, хоть обойму из калаша в него выпускай, не разобьется. Снаружи зеркало, изнутри стекло.

— Ты сказал, окно из бункера? — не сразу понимаю, к чему он ведет.

И тут вижу, как отец захлопывает входную дверь. Звук получается громкий. Металл бьется о металл.

— Открой… — прошу испуганно.

— Зачем? — удивляется отец. — Ты еще не видела своих комнат, пойдем, покажу…

Он берет меня за локоть и ведет в подвал.

— Смотри, как шикарно я тут все обставил для тебя, — хвастает он, включая свет.

Комната размером как целая двушка, которую я недавно снимала. Тут просторно. По центру стоит мягкий розовый диван, пара кресел. Сбоку большой шкаф с зеркалом. Целые полки книг, даже имеется телевизор.

Я смотрю на все это и начинаю всхлипывать… не от радости.

Если из его дома у меня есть шанс хоть когда-нибудь выбраться, то как я смогу сбежать из бункера? Ну вот как?

И тут меня накрывает истерика.

— Я здесь не останусь, пусти!

Бегу к лестнице, поднимаюсь наверх из подвала, пытаюсь открыть железную дверь, но ничего-то у меня не получается. Вижу панель с кнопками, пытаюсь ввести код, который успела запомнить, но почему-то не выходит.

— Чтобы открыть дверь изнутри, — слышу сзади голос отца, — требуется другой код. Или мой отпечаток пальца.

— Что ты врешь? Тогда почему снаружи не приложил?

— Там сенсор глючит, но я скоро его починю.

— Так скажи мне другой код! — кричу на него. — Или приложи свой мерзкий палец!

— Уймись! — рычит отец.

Поднимается наверх, хватает меня за плечи и силой уводит вниз, буквально тащит.

— Успокойся, успокойся… — твердит он, пытаясь прижать меня к своей груди, когда мы оказываемся в моей «комнате». — Приди в себя, дочь!

— Не останусь, слышишь? — ору, пытаясь вырваться.

И тогда он отпихивает меня от себя, а в правую щеку больно врезается его ладонь. Замираю, захлебываясь слезами. Тру пострадавшее место, оно горит огнем.

— Ну-ну, все хорошо! Это я только для того, чтобы ты успокоилась…

Я держусь за щеку, пячусь и падаю на диван. Быстро усаживаюсь, смотря на отца во все глаза.

— Ну вот, ну вот, довела. А я ведь не хотел тебя бить! — качает он головой.

Замираю ошарашенная, с рукой на щеке.

Отец подходит, садится рядом и начинает объясняться:

— Что бы ты там себе ни думала, я действую тебе во благо и только во благо!

Мне дико надоедает его лицемерие. И здесь, закрытая в бункере, я уже не вижу смысла оставаться послушной девочкой. Хуже, чем есть, он уже не сделает.

— Ты чуть не угробил меня в семнадцать, тебе этого мало? Это тоже было во благо?! — бросаю обвинения ему в лицо.

— Согласен, мой золотой лучик, я был неправ. Но главное, что я понял свою ошибку. Действовал неверно, стремился подготовить тебя к внешнему миру, ведь он может быть очень жесток…

— Более жесток, чем ты? — смеюсь ему в лицо.

Но он не обижается, наоборот — доволен. Видно, не понравились отцу мои слезы, хотя раньше ему было плевать.

— Ты очень красива, Ясмина, — отец вдруг повторяет свой нелепый комплимент.

Это кажется мне новой насмешкой. После долгого перелета и езды на машине напоминаю себе всклокоченную мышь. Но он снова смотрит на меня тем самым жадным взглядом, от которого у меня мурашки по коже. Всю дорогу ежилась от этого взгляда.

— Ты очень похожа на мать, я говорил тебе? — вдруг выдает родитель.

Забираюсь с ногами на диван, поджимаю их к себе. Хочется хоть чем-то от него прикрыться, пусть даже это будут мои собственные конечности.

Тема нашей с мамой похожести — это что-то новенькое. Вся обращаюсь в слух.

Отец тем временем продолжает:

— Ты такая же красивая, как и она. Те же волосы, глаза, губы… Твоя мать, она была особенной женщиной…

Это не первый раз, когда я вижу, как он морщится, вспоминая ее.

— За что ты ее так ненавидел? — тихо спрашиваю. — Почему тебя передергивает, когда ее вспоминаешь?

— Что ты? Глупости! Нет, я ее не ненавидел, Ясмина. Я любил твою мать больше всего на свете. Любил ровно настолько, насколько мужчина вообще может любить женщину. Я отдал ей все, что у меня было: свое сердце, время, заботу. Все! Но она не оценила, ей для счастья этого оказалось мало. «Ты душишь своей любовью», — часто говорила она. А я ведь всего лишь хотел ее защитить…

Не верю в эти сказки.