Наследие

Как это всегда бывает, ответ пришел из самого неожиданного и вроде бы совсем не подходящего для этого источника. Явился Зигби, осиянный нимбом самодовольства, как обычно. «Ну как ты поживаешь, мой мальчик, выглядишь вроде неплохо, держишься как-то? Это хорошо. Проходил я тут неподалеку и вдруг услышал, как бутылка виски твоего отца прямо-таки умоляет меня зайти на стаканчик». Зигби был для меня делегатом от прежних времен, представителем другого мира; язык и кодекс поведения этого мира мне был неизвестен. Он появлялся в моей жизни словно при помощи какого-то киношного спецэффекта. Создавал вокруг себя вакуум, будто всасывал все молекулы кислорода в комнате, оставляя мне только малую толику, чтобы я мог слушать его, дыша при этом вполсилы. «Налей-ка мне двойной, у меня в глотке пустыня Сахара. Ну ты надумал наконец пойти по стопам отца и всякое такое? Заметь, ты еще молод, можно вроде бы не торопиться. Но если ты сделаешь это быстро, ты можешь еще получить всю — я имею в виду, вообще всю — клиентуру отца. И поверь мне, это не фунт изюма! Если ты будешь тянуть, все эти люди разбредутся туда-сюда по другим врачам. Чем дольше ждать, тем меньше останется больных, завещанных отцом».

Порции виски было недостаточно, чтобы выстоять после первой атаки. Вторая не заставила себя ждать: последовало новое пространное рассуждение по вопросу, который мучил меня уже давно, а сейчас из-за смерти отца вновь встал ребром. Я об этом ни с кем никогда не говорил и уж особенно не собирался обсуждать такое с Зигби-Скарсгордом, настырным и сильно пьющим эстетическим хирургом. Может быть, он умел читать мысли? В любом случае, в этот предвечерний час он, отхлебнув изрядный глоток отцовского виски, который, как он считал, принадлежал ему по праву, продолжил: «Я могу себе представить, как трудно тебе жить в этом доме и именоваться Катракилисом после всех историй, которые здесь происходили, и всех несчастий, которые на тебя обрушивались по очереди. Четыре родственника, четыре самоубийства. Заставляет задуматься. Ты, наверное, задаешься вопросом, нет ли в этом некоей генетической предрасположенности, не завелась ли в твоей спирали ДНК какая-нибудь неправильная хромосома? Мой ответ таков: мы все равно в этом ни хрена не понимаем и жизнь создана для того, чтобы ее прожить. Например, я думаю, что тебе надо начать выпивать. Пара стаканчиков между делом никому не повредит, зато хорошая смазка для нервных клеток. Кстати, еще налей, мой стакан пуст».

Вопреки безапелляционному, хоть и оптимистичному, утверждению Зигби, многие научные работы свидетельствуют, что существуют определенные факторы, влияющие на передающуюся по наследству предрасположенность к самоубийству. Тут виной, видимо, гены-рецепторы серотонина, который контролирует реактивность нервной системы. Еще под подозрением у ученых оказался один вид генов, которые участвуют в производстве гормона кортизола, ответственного за развитие стрессовых реакций и сохранение энергетических ресурсов организма.

Достоинство этих исследований состоит хотя бы в том, что они приподняли завесу непонимания, хотя до сих пор не был собран материал по таким, как наша семейка, сплошь состоящая из самоубийц, передающих из поколения в поколение увечные, выродившиеся, порченые спирали ДНК, отличающиеся то ли недостатком серотонина и переизбытком кортизола, то ли наоборот.

А кстати, существуют ли еще в мире такие же наследственные линии, как моя, такие же результативные в отношении суицида, с одновременной дегенерацией с двух разных сторон, одни — выходцы из СССР, другие — с берегов Гаронны, сделавшие из самоубийства искусство и от раза к разу совершенствующие эффектность и изощренность создаваемых перформансов? Потому что у моих, помимо общих макабрических исканий, не следует забывать и об общем факторе зрелищности, объединяющих их способы восславить момент расставания с жизнью.