Наследие

На следующий день он принял распечатку службы не дрожащими руками. Но лицо его покраснело. Первоначальное волнение и большие надежды вскоре уступили место сокрушительному унынию, когда он жадно просмотрел показания. Коды не совпали. Их даже близко не было. Бросив дорогостоящий анализ в ближайший общественный мусоропровод, он мрачным шагом вышел из учреждения и вернулся на улицу.

Несколько недель спустя он уже был на грани того, чтобы сдаться, когда обнаружил, что ведет краткую переписку с неким Россо Юстабом.

Как и в случае многих контактов, которые он установил, Флинкс встретился с этим последним в том, что до сих пор было бесконечным парадом бесполезных персонажей в вестибюле его отеля. Там он и различные местные жители, с которыми он долго и упорно работал, чтобы наладить контакт, выпивали и закусывали за его счет. За представлениями и непринужденной беседой следовала передача информации от посетителя высокому молодому человеку, рассылавшему приглашения, — информация, которая до сих пор не давала Флинксу ничего, кроме множества прозрений в характере некоторых из наименее общительных гештальт-специалистов. жители. Он встречал и брал интервью у такого количества сварливых, ворчливых, недовольных, раздражительных, полунормальных, сварливых иконоборцев, что ему хватило на всю жизнь. Тот факт, что иногда он сам мог быть причислен к их числу, был деталью, которую он бессознательно упускал из виду.

Юстаб не то чтобы вошел в вестибюль, но было ясно, что его двигательные способности были более чем слегка скомпрометированы тяжелой работой на протяжении всей жизни и, возможно, также регулярным приемом внутрь органических соединений, менее чем полезных для здоровья. Поднявшись с адаптивного кресла, которое в течение нескольких предыдущих недель близко познакомилось с его задницей, Флинкс методично протянул руку этому последнему в кажущейся бесконечной череде информаторов-нонконформистов. Его гость принял приветствие одной из его рук, которая все еще была плотью. Другой вместе с рукой, к которой он был прикреплен, был полностью синтетическим. В отличие от большинства людей, которым потребовались обширные протезы, Юстаб не удосужился приобрести тот, который дублировал внешний вид его настоящей руки. Паутина из пластилина, углеродного волокна и покрытие из синтетической плоти, из которых состояли пальцы, кисть и предплечье его искусственной конечности, были неокрашенного серого цвета без всяких украшений. Или, возможно, его владелец не хотел тратить дополнительные кредиты, необходимые для покупки идеальной копии, размышлял Флинкс.

В дополнение к руке, шаг другого мужчины предполагал, что вся его правая нога или ее часть были в равной степени пародийными. Так же как и оба уха, а на шее и лбу были следы недорогой регенерации кожи. Его лицо было избитым, обветренным, пережитым, из-за чего он выглядел старше, чем был на самом деле. За исключением некоторых светло-каштановых нитей, которым каким-то образом удалось не переборщить, седая щетина, украшавшая его подбородок и остальную часть лица, была того же цвета, если не того же состава, что и его искусственная левая рука. Когда-то, где-то последний информатор Флинкса пострадал и пережил ужасную аварию. Однако эмоции этого человека не выдавали признаков какой-либо личной исторической катастрофы; и Флинкс не мог заглянуть внутрь него, чтобы определить какие-либо возможные дополнительные внутренние замены. По приглашению своего молодого хозяина Юстаб плюхнулся в кресло напротив.

— Я поморник-мастиф, — сказал Флинкс своему гостю.

«Россо Юстаб».

Флинкс затруднился дать оценку чувствам этого человека. В какой-то момент новичок казался совершенно расслабленным; в следующий раз его нервы резко напряглись, как будто что-то преследовало его. Возможно, что-то и было, решил Флинкс, хотя было ли это реальным или воображаемым, он не мог сказать.

— Говорят, что вы проводите социологическое исследование для внеземной компании, занимающейся данными. Настоящие пальцы Юстаба все царапали, царапали подлокотник его кресла, словно пытаясь вырыть дыру, в которой могла бы спрятаться его рука. В ответ реактивный материал, из которого была изготовлена рука, продолжал изгибаться в тщетной попытке приспособиться к постоянно колеблющемуся нервному давлению.