Наследие

Пип был ранен, но жив. Она лежала свернувшись на полу, облизывая свое продырявленное крыло. Осторожно подняв ее, Флинкс баюкал ее левой рукой, нежно поглаживая другой рукой и шепча успокаивающие слова. Утешая ее, он изучал ущерб, нанесенный комнате. Хотя у него было хорошее представление о том, что произошло, у него все еще не было более ясного представления, как ему удалось нанести такой ущерб. Как и во всех предыдущих подобных случаях, неопознанный врожденный механизм, который невольно активировался для защиты его жизни, одновременно привел его в бессознательное состояние.

В задней стене, примерно в метре от пола, на полпути между еще тлеющим камином и другим дверным проемом, образовалась идеально круглая дыра около двух метров в диаметре. Подойдя к пролому, он увидел, что за той, в которой он стоял, лежит еще одна камера. В дальней стене соседней комнаты бросалось в глаза второе отверстие. Это было идеальное совпадение с тем, через которое он смотрел. За ней еще одна комната и еще одна соответствующая дыра. Сквозь эту третью подряд круглую щель был виден скалистый ландшафт. Сквозь потрескивание камина можно было услышать слабый порыв далекого ветра. Если его теневая защитная способность и пробила брешь в погоде, этого было не видно.

  Анайяби тоже. Не было никаких признаков бывшего

-Мелиораре. То есть не было, если не принимать во внимание показательные обесцвечивания, окрашивавшие края первой дыры. Они разбрызгивались от все еще осыпающейся периферии слабым лучеобразным узором, похожим на пятнистые солнечные лучи. Некоторые пятна были бледно-белыми; другие, очень слабый красный оттенок. Взрывчатая среда состояла из костей и крови, которые были измельчены в порошок и испарены.

Необъяснимо, Флинкс почувствовал тошноту в животе. За свою относительно короткую жизнь он уже столкнулся со слишком большим количеством неопрятных смертей, и ему не привыкать к ужасной фасции запекшейся крови. Он неизбежно был ответственен за часть этого сам. Тогда почему это конкретное происшествие должно так подействовать на него?

В конце концов, Анайяби не был его биологическим отцом. Рассказывая о происхождении Флинкса, инженер Мелиораре бессердечно признал это. Он был не более отцом Флинкса, чем Теон аль-бар Кокарол. Их «отношение» к нему было отношением производителей к продукту, ученых к эксперименту. Так что, если бы они были самыми близкими вещами, которые Флинкс когда-либо знал бы от родителей по отцовской линии?

Сколько мужчин, язвительно размышлял он, дважды убили своего отца?

Два Мелиорара — это не все, что принесли его визит в Визарию, а теперь и Гештальт. После резкого и бескомпромиссного объяснения Анайяби внутри Флинкса что-то еще умерло. Если раньше он чувствовал только ужасное, ужасное отчуждение, то теперь в нем была огромная пустота, как будто он стал весь внутри пустым. Ты создан, сказала ему покойная, неоплаканная Анайяби. Вы фабрикант.

Производство. Человеческое производство. Разве это не противоречие в терминах? Но тогда, сказал он себе, что такое Homo sapiens, лишенный претенциозности и самомнения, как не органическая машина? В конце концов, был ли важен процесс производства или продукт? Безусловно, Мелиорары придерживались последнего мнения. Если он верил так же, был ли он таким же, как они? Было ли в конечном счете что-то, что отличало бы его от его холодных расчетливых предков?

Этика, наверное. Мораль. Целеустремленность. Он знал, что последнему угрожала неминуемая опасность ускользнуть. Забота о других, конечно. Он был уверен, что это все еще верно, потому что следующий час он провел в поисках медикаментов, чтобы обработать раненое крыло Пипа. Внимательное изучение с помощью ручного сканера, который он обнаружил, показало, что повреждение было в основном ограничено мембраной. Со временем и заботой он должен зажить как новый. Пип снова взлетит. Будет ли он?

Проверка хронометра показала, что до вечера оставалось несколько часов. Это было, когда должен был прибыть транспорт, который Анайяби ранее невольно задействовал, чтобы отвезти своего тогда еще неопознанного гостя обратно в Тлоссен. Флинкс выйдет навстречу транспортеру, как только он появится. Было бы более осмотрительно сделать это, чем позволить потенциально сварливым посетителям взглянуть на насильственно измененный интерьер здания.

Пока он лечил Пипа, ему пришла в голову еще одна неприятная мысль. Были ли Мелиорары единственными, кто знал правду о его происхождении? Могли ли быть другие, которые следили за его прогрессом, его жизнью, его действиями все это время? Неужели Эйнт Трузензутекс и Бран Це-Мэллори действительно случайно познакомились в Дралларе много лет назад? На мгновение лихорадочное подозрение и острая паранойя угрожали подавить все остальные мысли.

Затем его размышления обратились к Матери Мастиф. Он был уверен, что в этой грубой старухе не было коварства. Если бы какое-то глубоко укоренившееся чувство, которое она испытывала к нему, было выдумано, он бы давно понял его лицемерие.