Наследие

– В мой дом вы не войдете. – Но Никки вышла наружу, скрестила руки на груди, встав перед открытой дверью. – Когда умер мой отец, я была ребенком. Мы с братом оба были детьми.

– Как и Эдриен Риццо. Только она была младше вас обоих.

– Все это не имело и не имеет ко мне никакого отношения. Да и в любом случае мы за это заплатили. Мы потеряли отца, мы пережили скандал, нашествие репортеров, допросы. Мы расплатились. Моя мать в конце концов сломалась и убила себя из-за этого. Расплатились – и все в прошлом.

– Кто-то так не думает. Пять из тех фамилий, что я вам назвала, пять женщин мертвы – погибли насильственной смертью. Убиты. И все те, кого я назвала, и еще другие, имели романы с вашим отцом.

Тут взгляд Никки забегал, а лицо нервно дернулось.

– Я здесь ни при чем.

– Вам это не кажется любопытным?

– Бывает, что люди погибают. Мой отец погиб. И моя мать.

– Людей убивают, Никки. Вот эти фамилии из списка, составленного вашей матерью.

– Вы врете! – Теперь она разъярилась. – Моя мать об этом ничего не знала, не знала ни о каких других женщинах. Никакого списка у нее не было.

– Она дала этот список репортеру, который опубликовал историю как раз накануне нападения вашего отца на Лину и Эдриен Риццо и Мими Крентц.

– Вы врете!

Но снова забегали глаза.

– Мне нет смысла врать. Вы много времени проводите в разъездах.

– И что? Это не ваше дело! – Ее голос поднялся до крика. – Это моя работа. Я сделала карьеру, я построила свою жизнь. И я не допущу, чтобы вы тут шлялись и пытались разрушить ее из-за чего-то, что сделал мой отец, когда я была маленькой.

– Стихов не пишете, Никки?

– Хватит с меня вашего трепа, и вас тоже.

– Последние тринадцать лет, как раз после смерти вашей матери, Эдриен Риццо получает анонимные стишки с угрозами. Ваш отец, кроме всего прочего, преподавал стиховедение.

– Я не пишу стихов и не рассылаю анонимных угроз. – Но дышать она начала чаще и глубже. – Мой отец погиб, потому что думал, будто можно изменять моей матери безнаказанно. Погиб, потому что был пьян и зол. Погиб, потому что одну из своих шлюх обрюхатил, породил ублюдка и не смог этого признать, как положено мужчине.

– И это вас ранило. Ранило, и когда ваша мать покончила с собой, ранило снова, уже сильнее. Все эти женщины принесли вашей матери страдания, много страданий. И это дитя, которое он зачал, есть живое напоминание о страдании. Вы расплатились, говорите? А они не должны расплатиться, как вы думаете?

– Как по мне, пусть они все горят в аду, я о них не думаю. Мне на них наплевать.

– Последнее стихотворение пришло из Омахи. Вы в последней командировке не заезжали в Омаху, Никки?

– Нет, и это не ваше собачье дело. Убирайтесь с моей территории, иначе я заявлю о вторжении и харасменте.

– Где ваш брат, Никки?

– Не знаю и знать не хочу. Проваливайте к чертям!

Она шагнула назад, в дом, и захлопнула дверь.

Рейчел вынула визитку из кейса, подсунула под дверь. Никогда не знаешь, как оно повернется.

Нет, одну вещь она точно знает, поправила она себя, направляясь к своей машине.

Никки Беннетт врет, причем врет неумело.

Никки Беннетт по другую сторону двери почувствовала, что ее начинает трясти, прежде всего – от злости. Нет, она не даст, не позволит снова разломать свою жизнь ради людей, на которых ей плевать, из-за пьяной измены чьего-то отца, случившейся, когда она была подростком, нет, черт возьми.

И она ни на минуту не верит, что мать знала обо всех этих потаскухах, которых отец трахал направо и налево.

Да только вот верит. Верит, призналась она себе и закрыла лицо руками.

И все эти годы – только новая ложь.

Ложь, предательство, бухло и колеса. Вся ее жизнь, построенная на лжи.

Ну уж нет, ее жизнь – нет. Себе она построила собственную жизнь, а они, все остальные, пусть горят синим пламенем.

Когда она убрала руки от лица, глаза полезли на лоб от удивления: по элегантному закруглению лестницы неспешно шел ее брат.

– Привет, сестричка. Загрустила?

– ДД! – Она едва узнала его – неухоженная бородка, волосы почти до плеч. В побитых ковбойских сапогах, с поясом под кобуру он выглядел как гибрид реднека с апостолом, под которым проглядывал облик их отца. – Что ты тут делаешь? И как ты вошел?

– А, сейчас объясню, – сказал он.

И изо всей силы ударил ее кулаком в лицо.

Рейчел заехала в «Шитц» заправиться, выпить чего-нибудь холодного и еще раз опорожнить пузырь. Сидя в машине, она позвонила Эдриен:

– Это Рейчел. Хотела дать вам знать, что только что говорила с Никки Беннетт.

– И что она сказала?

– Утверждает, что понятия не имеет, о чем я говорю, и никого из женщин в списке не знает. Бурные опровержения, много возмущения, и кое-где просвечивает вранье. Отвечает ли она непосредственно за полученные вами угрозы, за те убийства или нет, но что-то она знает.

– И что дальше?

– Вот что бы мне хотелось, это взглянуть на данные ее разъездов за последние несколько лет. Посмотреть, не обозначится ли она где-то возле убийств. Это придаст куче косвенных доказательств серьезную весомость.

– У вас есть такая возможность?