– А… понятно. Ладно, вообще-то, я заскочил поблагодарить Эрику за детские вещи, которые она принесла Хани. Хани даже улыбнулась, когда я их принес, – просто удивительно.
Я улыбаюсь, слыша это, но не уверена, поймет ли Бет, какая это, видимо, редкость – улыбка Хани.
– О… хорошо… я ей передам. Или, если хочешь, позову ее… – чопорно произносит Бет.
– Нет-нет. Не нужно, – торопится Динни, и улыбка снова сползает с моего лица.
Снова молчание. Из открытой двери тянет сквозняком, холодный воздух добирается и до меня.
– Слушай, Бет… Мне нужно поговорить с тобой… о том, что случилось тогда. Есть кое-что, чего ты, по-моему, не поняла…
– Нет! – встревоженно перебивает Бет, повышая голос. – Я не желаю об этом говорить. Все в прошлом.
– Разве? А ты уверена? – мягко возражает он, и я, затаив дыхание, ожидаю ответа Бет.
– Да! О чем ты? Конечно все в прошлом.
– Я хочу сказать, есть вещи, которые трудно выбросить. О которых трудно забыть. Мне, например, трудно…
– Значит, нужно как следует постараться, – ледяным тоном прерывает Бет. – Старайся лучше.
До меня доносится звук шагов по плиткам. Представляю, как Бет разворачивается, пытаясь сбежать.
– Но все не так просто, понимаешь, Бет? – снова обращается к ней Динни, сейчас его голос обретает уверенность. – Раньше мы могли… мы, бывало, говорили обо всем, ты и я.
– Это было слишком давно.
– Знаешь, не надо пытаться, чтобы
– А ты уверена, что у тебя есть выбор? Есть кое-что, о чем тебе обязательно надо узнать. – Динни отвечает не менее твердо.
– Не надо, – молит Бет совсем другим голосом, упавшим, полным страха. – Прошу тебя, не нужно.
Долгая, тягостная пауза. Я не решаюсь перевести дыхание.
– Приятно было повидаться с тобой, Бет, – наконец нарушает молчание Динни, и снова это не кажется обычной, брошенной вскользь, вежливой репликой. – Я уж думал, этого никогда не случится. Ну все, до свидания.
– Нам не нужно было сюда приезжать. Я бы ни за что и не поехала, если бы не…
– И скоро уедешь, да?
– Да. Скоро. После Нового года.
– Так и будешь жить без оглядки назад? – Я так и чувствую горечь этих его слов.
– Да. – Голос Бет уже не так тверд.
От холодного воздуха меня пробирает дрожь, я умираю от желания узнать то, что знают они, вспомнить это.
– Ну, тогда я пошел. – Кажется, Динни признал поражение. – Поблагодари от меня Эрику. Надеюсь… надеюсь, мы еще увидимся, Бет, прежде чем ты исчезнешь.
Я не слышу, что отвечает Бет, только хлопок двери и неожиданный громкий вздох, как если бы тысячи невысказанных слов разом вырвались из ее груди, отозвавшись гулким эхом под высоким потолком холла.
Я еще какое-то время медлю на лестнице, прислушиваюсь к шагам Бет, входящей в кабинет. Слышу, как скрипит кресло, когда она резко садится в него, и больше ничего. Проще было бы, думаю я, выжать признание из этих каменных стен, чем из моей сестры. Расстроенная, я возвращаюсь на чердак, забыв о прежнем пиетете перед стариной, рывком поднимаю крышку красного чемодана и снова перебираю пожитки Кэролайн. Здесь наверняка должно найтись еще что-то, что я пропустила. Какая-то подсказка, которая расскажет, кем был тот младенец на фотографии и что с ним стало. Которая объяснит мне причину лютой ненависти Кэролайн к Динсдейлам, настолько сильной, что из-за нее в душе не осталось места даже для любви к собственной дочери. Но вот я выгребла из него все, а ничего не прояснилось. Я прекращаю поиски и, присев на корточки, замечаю, как дрожат руки. Нагнувшись, я собираюсь положить на место один из бумажных свертков, как вдруг взгляд падает на что-то, чего я до сих пор не заметила. Бумага, которой оклеено дно чемодана, надорвана и в одном месте отошла. А под оторванной бумагой что-то спрятано, так что виден только уголок. Это конверт. Я вынимаю его, вижу, что он надписан не рукой Мередит. Сердце колотится, пока я читаю письмо.
Вскочив на ноги, я несусь в кабинет. Огонь в камине пожирает внушительное полено, распространяя жар.
– Бет! Я нашла кое-что! В вещах Кэролайн, – объявляю я.
У Бет напряженный вид. Она еще не простила меня за то, что я наговорила у пруда.
– Что там? – спрашивает она без выражения.
– Это письмо к Кэролайн, я нашла его за бумагой, которой обклеен ее чемодан, и оно очень древнее, написано еще до ее приезда в Англию. Ты только послушай!
Конверт очень маленький, бумага внутри совсем ветхая, чернила совсем выцвели и стали бледно-бурыми. Страницы в пятнах, надорваны и потерты – видимо, за долгие годы письмо не раз читали и перечитывали. Я разворачиваю их как можно аккуратнее – бумага того и гляди порвется на сгибах. Местами я едва различаю написанное, но этого вполне, вполне достаточно, чтобы подтвердить мою гипотезу.