Наследие Говорящих

Гарри нахмурился, происходящее нравилось ему все меньше и меньше, Том окончательно помешался на этой тетрадке и том парне, что в ней жил. А парень этот как раз и беспокоил Гарри больше всего, было в нем что‑то, от чего у мальчика по спине пробегал холодок.

— Вот не понимаю, как это можно запихнуть в предмет собственную частицу, — проворчал он.

— Этот Риддл был очень умен, — заявил Том с таким самодовольством, словно это была исключительно его заслуга. — Думаю, он нашел способ зачаровать дневник…

— Тогда где он сам? — не отставал Поттер. — Почему он оставил такую ценную вещь в руках Уизли? И как вообще она к ней попала? Ты сказал, этот Риддл был слизеринцем, так какого черта дневник делал у гриффиндорцев?

Том безразлично пожал плечами, давая понять, что на это ему как раз наплевать, Гарри только головой покачал. Он задавал Арчеру одни и те же вопросы по сто раз, а в ответ всегда получал нечто вроде: «Без понятия, это же всего лишь память, откуда ему знать, где сейчас его оригинальная половина?» или «Гарри, он учился в Хогвартсе пятьдесят лет назад, эта тетрадь могла оказаться здесь как угодно!», а иногда: «Да какая разница, почему он был у гриффиндорцев, главное, что он теперь у нас!» Гарри оставалось только задаваться вопросом, когда это его друг стал таким наивным? Все эти разговоры с Риддлом походили на ловушку, Поттер даже не особо верил, что того, кто жил в тетради звали Томом Риддлом. Этот парень словно специально старался стать как можно ближе к его лучшему другу, говорил то, что ему нравилось, рассказывал то, что было ему интересно, даже сказал, что его зовут Том, словно пытаясь показать, насколько они с Арчером похожи. Люди редко вызывали у Тома интерес, но за какие‑то два месяца чертов дневник добился абсолютного доверия Арчера, и Гарри спрашивал себя, когда наступит то мгновение, когда мысли дневника станут мыслями его лучшего друга? Когда его желания станут желаниями Тома? Когда эта проклятая штука окончательно запудрит мозги его другу? И что ему делать, если это случится? Мальчик тряхнул головой и запустил пальцы в свои взъерошенные волосы, словно пытаясь усмирить разбушевавшиеся мысли.

— Как насчет того, чтобы потренировать управление магией? — предложил он, меняя тему.

Арчер кивнул, и мальчики поднялись со своих кресел, трансфигурируя их обратно в пару старых стульев.

— Вот же, — проворчал Том, разглядывая свою волшебную палочку, — мы теряем время на уроках, трансфигурируя подушку в тарелку, когда на самом деле способны на большее, — он презрительно фыркнул. — Тут и вправду убивают весь потенциал.

Гарри бросил на друга задумчивый взгляд. «И вправду?» Том действительно подвержен влиянию дневника. Мальчик молча пожал плечами и уселся на пол, прикрывая глаза.

— Если сегодня у меня снова ничего не выйдет, значит, лично у меня никакого потенциала и вовсе нет, — пробормотал он, Арчер сел напротив него и усмехнулся.

— В твоем случае дело не в отсутствии потенциала, — заметил он.

— О, правда? А в чём же? — Поттер ехидно покосился на друга.

— Ты просто постоянно себя сдерживаешь, — Том вздохнул, — отбрось эти глупые ограничения и посмотри, что получится.

«Легко тебе говорить», — раздраженно подумал Поттер, в отличие от него Том уже достаточно освоился со своей магией, чтобы без труда почувствовать её и даже научиться различать ее оттенки. По подсчетам Гарри, Арчер уже был в шаге от беспалочковой магии, чему Поттер страшно завидовал и даже не скрывал этого. Сделав глубокий вдох, и медленно выдохнув через нос, он снова закрыл глаза.

«Итак, отпустить, — подумал он, чувствуя, как сознание охватывает знакомое спокойствие, — никаких рамок, никаких границ, магия живет во мне, осталось только почувствовать ее, так же как я чувствую своё тело». Он медленно дышал, сосредоточившись на биении сердца, до тех пор, пока все другие звуки не исчезли. Аудитория, где они находились, холодный каменный пол, треск факелов и тихое дыхание друга растворились и развеялись. Осталось только размеренное сердцебиение и странное тепло в груди, которое вдруг стало обжигать. Те мысли и чувства, которые мальчик отбросил в начале тренировки, неожиданно ворвались в его сознание и превратились во что‑то ужасное. Чужеродное и невероятно болезненное. Он широко распахнул глаза, прижав руки к груди, но от боли не смог издать ни звука. Это знакомое чудовищное чувство, будто нечто огромное рвется из его груди, беспощадно ломая кости и разрывая мышцы, сводило его с ума. Каждая клеточка его тела вдруг превратилась в боль, в мучения, которым не было ни конца, ни начала. Ещё секунда и он почувствовал, как эта сила вырывается из него диким неконтролируемым потоком, сопровождаемая воем ветра и страшным грохотом. Только тогда мальчик смог закричать, но так и не услышал собственного крика, оглушенный собственной болью.

Он очнулся, лежа на полу, по телу волнами пробегала дрожь, лицо было мокрым от пота, а мышцы сковала слабость. Гарри моргнул, пытаясь избавиться от пелены, застилающей глаза, и почувствовал, как от уголка глаза по виску скатилась слеза.