нею, она тотчас же распадется на три части. Если затем сказать над ней три слова
правды, части вновь соединятся, и чаша станет, как была прежде». Воин произнес три
слова лжи, и чаша распалась на три части. Но когда он сказал, что до этого дня ни жена,
ни дочь Кормака не видели лица мужчины с тех пор, как покинули Тару, а сын его не
видел лица женщины, чаша вновь стала целой.
Затем воин сказал, что он Мананнан Мак Лир и что он призвал Кормака к себе, чтобы тот
узрел Обетованную страну. Он дал ему эту чашу, чтобы мог Кормак отличать правду от
лжи, и оставил ему навеки чудесную ветвь. Он объяснил, что всадники, которые
напрасно пытаются покрыть крышу белыми перьями, это поэты Ирландии, собирающие
бренное богатство; мужчина, который поддерживает огонь в очаге, — это
расточительный молодой властитель, а источник с пятью потоками — это Источник
Мудрости, потоки же те — пять чувств, через которые проникает к людям знание.
«Никто не может обрести мудрость, если не выпьет хоть глоток воды из этого источника и
его потоков. Люди всех искусств и ремесел пьют оттуда».
Когда Кормак проснулся утром, он увидел себя на лугу перед Тарой, вместе со всей
семьей, и ветвь и чаша были при нем.
Во многих других «приключениях» есть упоминания о том, что в Ином мире нет места
лжи, но лишь в рассказе о Кормаке добывание истины можно назвать основным
сюжетообразующим мотивом. Отдав все, что имел, за чудесную ветвь, Кормак получает
обратно все, чем пожертвовал, и приобретает в придачу талисман Истины. Он увидел
Обетованную страну, ибо Мананнан решил одарить его сверхъестественным опытом. Он
открыл, что источник знания и искусства находится в Ином мире, и при помощи
нескольких аллегорических сцен понял, как выглядят люди, если смотреть на них
«оттуда»
Повествуя об этом приключении, рассказчик видит свою основную цель в том, чтобы
объяснить, откуда у Кормака появилась чудесная золотая чаша. Сходные
сверхъестественные объекты фигурируют и в других повестях, обычно как мотивы
второстепенные. Мы уже упоминали о коронах, сохраненных Нерой и Лойгайре, и о
фидхелле Кримтана. Однажды Конн и его друиды и поэты потеряли тропу в тумане и
вдруг увидели дом, возле которого росло золотое дерево. Рядом с ним увидели они Луга и
Власть, сидящую на хрустальном троне. И были у нее серебряный чан, золотая чаша и
золотое блюдо. Девушка подала Конну мясо и красное пиво
поведал ему о тех, кто будет править Ирландией после Конна. Друид записал их имена на
тисовых табличках. Затем видение исчезло, но чан, чаша, блюдо и таблички остались у
Конна. Другие чудесные посудины — котел Дагды, от которого никто не отходил, не
насытившись; котел Кормака и корзина Гвидно Гаранхира, из которой каждый мог
достать себе еду, какую пожелал; чаша, которую Тадг получил в Стране бессмертных и
которая превращала воду в вино; котел владыки Аннувна (описанный в древневаллийской
поэме «Добыча Аннувна»), в котором нельзя сварить еду для трусов, котел Керидуэн,
который кипел целый год, пока не оставались на дне его три капли мудрости и
вдохновения, и наконец, котел возрождения (найденный в одном из озер Ирландии),
который возвращал жизнь умершим. Все эти сосуды, дарующие жизнь и изобилие, могут
быть соотнесены со св. Граалем средневековых романов. Котлы и чаши, всегда полные
еды и питья, и живая вода, оживляющая мертвых, также встречаются среди предметов,
добываемых героями кельтских народных преданий в Ином мире.
Своего рода мифологические символы и, возможно, реликты неких дохристианских
обрядов — все эти чудесные предметы освящали идеей вечности мир смертного бытия.
А кроме того, они увеличивали значение своих аналогов в повседневной жизни До
некоторой степени котел и чаша любого щедрого хозяина перенимали толику природы
архетипических сосудов изобилия, а всякая корона и всякий меч сверкали подобно вечной
короне и Мечу Света.
Глава 16. Плавания
О, построй себе корабль смерти. О, построй его для себя. Ибо в нем будет
надобность — ждет тебя плавание забвения.
Для традиционных ирландских рассказчиков, видимо, существовала некая жанровая
разница между «приключениями» (
островов, относящихся если и не прямо к Иному, то во всяком случае — не к нашему
миру. Впрочем, различение между двумя этими типами повестей не абсолютно. Тaк,
знаменитое «Плавание Брана сына Фебала» в списках саг квалифицируется как echtra