Наследие проклятой королевы (СИ)

— Дурдом, — нервно сглотнув, выдавил из себя генерал, когда рыжая с Васькой исчезли, — но хороша чертовка. И на чём мы остановились?

— Что надо сваливать отсюда, — пробурчал я.

— Нет, бежать мы не будем, — качнул головой генерал. — Никого не убили, никого не вызвали на дуэль, и хата вроде не горит, значит, всё нормально.

— Всё равно против, — огрызнулся я.

— Юра, ты же прогрессор, должен помнить сказку о Робине Гуде, который из разбойника стал шерифом Ноттингема.

— Робин Гуд — это не имя и фамилия. Это неправильное произношение словосочетания «роб ин худ» — вор в капюшоне.

— Мне всё равно. Миф популярный, так что забей и готовься к свадьбе.

Мы снова замолчали.

И только когда к нам подошла хозяйка постоялого двора и заискивающе проворковала: «Ужин готов, Ваше Сиятельство. Подавать прикажете?», сели на места.

Прав был генерал. Одной проблемой стало меньше, но всё равно на душе остался осадок. Сев, я ощутил на своей руке руку Катарины, а подняв взор, увидел улыбку на лице девушки и такой взгляд, словно она до конца не верила в реальность происходящего.

— Я ж как есть говорила! А вы брехня да брехня, — закричала на весь трактир Урсула и стукнула кулаком по столу.

Ужин прошёл под постоянное оглядывание в сторону лестницы, а троица телохранительниц во главе с Урсулой и вовсе сидела и ела, не выпуская из рук пистолетов и мушкетона.

Но и после ужина мне не суждено было отдохнуть. Катарина, глаза которой блестели как у сумасшедшей, ошалевшей от своих же поступков, сразу же начала рыться в своих вещах, и вскоре на свет тусклой лампы явился писчий набор. Храмовница тут же разложила его на столе начала трясущимися руками писать письмо.

«Дражайшая мама, — писала она, — прошу твоего благословения на брак. Я попросила у халумарского барона руки того юноши, о котором я писала ранее. Он дал согласие».

Девушка быстро посыпала листок мелко просеянным песком и с силой дунула, убирая лишнее, а затем судорожно скрутила свиток и обмотала его шнуром.

— Побежали на ближайшую соколятню, — протараторила храмовница, подхватывая со стола масляную лампу.

— Скоро ночь, — тихо произнёс я.

— Ты… ты не рад? — застыв на месте, спросила девушка. На её лице промелькнула тень беспокойства.

— Рад, но там демоны и эта рыжая. Ночью лучше не соваться в город.

— Я не боюсь, — отмахнулась храмовница, вытащила из сундука серебряный ободок-забрало, сунула в волосы, а затем повестила на шею целую охапку амулетов и святых знаков, наверное, чтоб не сглазили, особенно когда до такого знаменательного события, фактически мечты всей жизни, осталось рукой подать.

— Ну, пойдём, — улыбнулся я в ответ. Всё равно не получится отговорить. Катарина сама накинула на меня плащ с капюшоном, а потом схватила за руку и побежала.

Коридор, лестница и опустевший обеденный зал, в котором лишь один-единственный слуга усердно очищал столы, промелькнули в одно мгновение. Дверь захлопнулась, и мы помчались прочь, навстречу судьбе…

***

Дементэ сидела на краю леса на старом пне и устало жевала сухарь, на который положила столь же сухой кусочек сыра. В душе поселилось отчаяние: она потратила столько сил, но так и не отомстила за сестёр. Весь смысл ее нынешнего бытия оказался пуст, словно брошенное пчёлами дупло. В кошельке и желудке так же пусто, как высохшем колодце. Только паутина и тлен.

Обитель Вечноскорбящей матери тоже оказалась не тем, что виделось в начале пути: лишь клетка для безумной старухи, пытающейся взрастить гомункула-великана, словно богиня, когда-то покровительствовавшая золотым хлебам, не знает запрет на это Небесной Пары. Шана и Сол весьма ревнивы ко всем, кто не рода людского. Псоглавых объявили дикими зверями, и разрешили на них охоту, и только вмешательство пылкой Агнии оберегло сей древний народ от полного истребления. Титанов низвергли в бездну и предали забвению. Изгнаны навеки во тьму пещер гномы. Выселены в безлюдные северные болота некогда могущественные фейри. Все они ныне марь — призрачные народы. И даже от потреяйцев осталась лишь нежить, бродящая по обитаемым и необитаемым землям и собирающая дары для своего мёртвого бога. Они потому и потеряйцы, рассказывала светлейшая, что потеряли всё: свои земли, свои жизни, своих богов, и тщетны попытки воззвать мёртвых созданий к мёртвому богу. Мёртвые не отвечают мёртвым. И потому под страхом смерти запрещена некромантия, ибо кто оживит хоть одного из них, поставит под угрозу власть Небесной Пары, мудро хранящей покой мирозданья.

Дементэ дожевала свой скудный ужин, а потом ткнулась лицом в ладони. Плечи её сотряслись от горького плача. Что ей теперь делать? Жить обычной жизнью? Она не сможет. Она несёт в душе клеймо светлейшей и не сможет стать обычной булочницей или каменщицей. Мир в любом случае отторгнет ее, словно тело людское — занозу, а храмы истинных богов не примут в свои объятья.

— Дай, — раздалось жалобное и писклявое рядом.

Дементэ подняла глаза и вытерла слёзы.

— Дай, — протягивая сухую руку, повторил тощий потеряец.

— На, — бесцветным надломленным голосом ответила женщина и протянула пустой кошель.