Наследие (СИ)

Она подняла глаза. В них было уже знакомое ему выражение — смесь сосредоточенности и беззащитности, он видел у нее такой взгляд всякий раз, когда заставлял понимать и принимать нечто не слишком приятное.

— Вспомни, ты тоже лгала ему.

— Он не имел права так поступать с вами, — упрямо проговорила Дана, пряча пистолет.

— Он думал, что имел. В известном смысле он был прав. Идем, пока нас не начали искать.

Лафонтен переложил трость в правую руку и подал Дане левую. Она взяла его под локоть.

По пути до ворот кладбища они молчали, но, сев в машину, Дана спросила:

— Вы боитесь, что я буду мстить?

— Я не хочу, чтобы ты считала его врагом.

— А вы не считаете его врагом?

— Нет.

— Тогда кем вы его считаете? Несчастной заблудшей овечкой?

— Не знаю, — произнес Лафонтен. — Три года назад я бы его не пожалел.

— А сейчас?

— Неважно. — Он отвернулся и стал смотреть в окно.

Дана промолчала.

*

Вечером, после ужина, Лафонтен расположился в малой гостиной перед камином; Дана принесла чай с успокоительными травами — она заваривала его каждый вечер, не пропуская ни дня. Налив две чашки, тихонько села в кресло.

— Вижу, что хочешь поговорить, — заметил Лафонтен, продолжая смотреть на огонь в камине, — и даже догадываюсь, о чем.

— Месье Антуан, что за дело до вас Камиллу Розье? Чего он хотел? И вы даже сказали, что он в как будто прав.

— Тебе так хочется это знать? — спросил он, глотнув чая.

Она кивнула.

— Хорошо. Розье считал, что из-за меня остался без отца и рос незаконнорожденным. Сейчас, возможно, он так не думает.

— Кто же его отец?

— Он считал, что Клод Валера. Я думаю, что Альфред Берк.

— Снова Клод Валера! — покачала головой Дана. — Чем он так не дает покоя — и вам, и другим?

— Насчет других не знаю. А мне… Что бы там ни было, его смерть все равно на моей совести.

Дана смотрела спокойно и внимательно, и он продолжил:

— Дана, ты не знаешь, эти сведения засекречены… Во время войны и после я работал на военную разведку.

— Сколько же вам было лет?

— Немного. Но на меня обратили внимание… У меня очень рано проявились способности к внушению. Врожденные. Их можно использовать по-разному, но, когда идет война, люди во всем ищут в первую очередь оружие. И меня научили превращать в оружие свой дар. Тогда это казалось нужным и правильным. Я пускал свои способности в ход, не задумываясь. Кроме прочего, на моем счету было немало и вот таких «самоубийств». Но потом мне стало страшно. Я начал бояться того, что могу. В конце концов, решил, что лучше забыть о таком опасном даре — и забыл. До той злополучной истории…

— Какой истории?

— Ты не помнишь, как Валера стал Гроссмейстером? Альфред Берк погиб в автокатастрофе. Как выяснилось позже, это было заказное убийство… Его место занял Валера. И сразу начались грязные игры.

— Да, кое-что я читала… Процесс Густава Бергмана?

— Да. Я тогда отказался подыграть Валера, и он дал мне понять, что отыграется на моем сыне. А я допустить этого не мог.

— Ну и что? — спросила Дана. — При чем здесь…

— Все при том же. Угрозы Валера были не пустыми словами. Я еще раздумывал, следует ли принимать их всерьез, а он уже перешел от угроз к делу. Арман попал в автомобильную аварию… Отделался легким испугом, но обстоятельства были уж слишком похожи на схему убийства Берка. Я был напуган настолько, что решил избавиться от опасного врага… Это не было самоубийством, Дана. Я заставил его. Не думал, что получится, на тот момент я много лет не делал ничего подобного. Но получилось.

— Но как?!

— Это трудно объяснить словами. У меня на руках были результаты расследования, доказательства его участия в покушении на Берка. Я пригрозил, что передам компромат в Трибунал. Запугал позорным разбирательством, расстрелом… Это чувствуется безошибочно — момент, когда человек теряет волю и перестает сопротивляться. Я приказал ему запереться в кабинете и не даваться никому в руки живым. И застрелиться, когда в дверь начнут стучать. Потом ушел, открыто, чтобы меня видели. Полчаса спустя вернулся, застал в приемной суматоху — никто не мог понять, почему Валера закрыл дверь и не отзывается. Естественно, к нему стали стучаться… Я в этом время был в приемной, на глазах у нескольких человек, и потому остался вне подозрений.

— И он не мог позвать на помощь? — недоверчиво спросила Дана. — Сразу, когда понял, что вы хотите что-то с ним сделать?

— Мог. И даже пытался. Но я заранее отключил все телефоны.

— Телефоны, — медленно повторила Дана. — Так вот почему вы не любили неработающих телефонов!

Он печально улыбнулся, глядя на огонь в камине.

— Этот кошмар преследовал меня всю жизнь. Не что-то еще, а именно телефоны. Может быть, потому, что не раз моим оружием становился именно телефон.

— Телефон — оружием?

— Да. Один звонок, кодовое слово — и наутро в полицейских сводках появляется сообщение о самоубийстве… Алиби всегда обеспечено.

Дана молчала, крутя в ладонях чашку.

— Черт возьми, — проговорила она наконец. — Но это же… Вы защищали сына. Кто осудит?