Наследие (СИ)

«Моя дорогая девочка, времени почти не осталось, скоро мы расстанемся, хотя и хочется верить, что не навсегда. Наверно, сейчас нужно говорить о чем-то самом важном и главном, но я могу думать только о том, что люблю тебя. Люблю и надеюсь, что ты простишь мне и нашу слишком позднюю встречу, и тот единственный способ, которым я могу хоть как-то тебя отблагодарить. Я никогда не осмелился бы измерять деньгами то, что ты принесла в мою жизнь, но в этом несовершенном мире деньги дают главное — свободу. Я хочу знать, что тебе не придется жечь душу на нелюбимой работе или связывать себя с нелюбимым человеком только ради куска хлеба и крыши над головой…»

Дана положила лист на стол и, сама не зная зачем, аккуратно его разгладила. Письмо было длинным, на трех страницах, но за прошедшие дни она успела запомнить каждое слово, каждый росчерк пера. И не читала, а как будто слушала голос.

Она придвинула фотографию в позолоченной рамке-книжке, поставила ее на конверт от письма, потом подперла голову рукой и долго смотрела на снимок.

Кем он был для нее, этот человек, и в глубокой старости не растерявший красоты и особенного, только природой даруемого обаяния? Она была очарована им с первой же встречи там, у моря. Хотя сразу поняла, за кого ее примут, попытайся она завести с ним дружбу. Даже если не попадались на глаза телохранители или машина, какую не на каждом шагу встретишь и в большом городе, она быстро поняла, что этот человек постоянно носит с собой на мелкие расходы больше, чем платит ей ее теперешний работодатель.

Нет, перспектива стать игрушкой скучающего аристократа ее не привлекала, но он выглядел каким угодно, только не скучающим. Часто она видела на его лице тень тревоги и усталости, но тогда он с ней своими заботами не делился. А разговаривая с ним, слушая его голос, она забывала о том, что у них не может быть никакого общего будущего. Наступит осень, и он уедет, вернется в Париж к неведомым ей и, наверно, нелегким заботам.

Но вышло иначе.

Когда он предложил ей работать с ним, она сказала, что должна подумать, — просто потому, что немедленное согласие наверняка показалось бы ему неприличным. На самом деле она не раздумывала ни минуты. А приняв предложение, забыла спросить о жалованье. Пришлось потом выспрашивать у Дэна Кери. Тот, по-доброму посмеявшись, объяснил, что, кроме приличного жалованья, у нее будет квартира в хорошем районе (съемная, пока она не сможет за нее расплатиться) и машина (пока она не купит свою). Это было хорошо… но это было не главное.

В Париже она неожиданно для себя увидела его совсем другим — холодным, стремительным и безжалостным, как стальной клинок. Конечно, чрезвычайная ситуация диктует свои правила, но в рабочие будни он был почти таким же. Тогда ей стало казаться, что она ошиблась, и он совсем не такой, каким представился ей поначалу. Возможно, она уверилась бы в этой мысли, если бы не один случай. Дурацкое происшествие, случившееся месяц спустя после ее приезда в Париж. Загулявшись в выходной день, она потеряла сотовый телефон. А на следующее утро опоздала на работу. Примчалась на полтора часа позже, придумывая на ходу, что и как говорить. У входа на этаж, где помещался кабинет ее нанимателя, всегда дежурил охранник. Он, увидев ее, только хмыкнул. Она, конечно, попыталась изобразить улыбку: «Привет! Надеюсь, меня еще не хватились?» И поперхнулась деланным весельем, когда охранник ответил: «Дура. Тебя ищут с утра — по всем больницам и моргам».

Она бегом влетела в приемную, бросила сумку и плащ, торопливо постучала в кабинет. Переступив порог, начисто забыла приготовленные извинения. Стояла и молчала, а он смотрел на нее, и в этом взгляде, даже без слов, было все: и досада на переполошившую всех бестолочь, и тень отступившей тревоги, и огромное облегчение…

Даже спустя годы этот момент ей помнился очень ярко.

«И долго вы намерены молчать, мадемуазель? Или впечатления прошедшей ночи слишком разнообразны, чтобы выразить их словами?»

«Нет… Я… я в самом деле дура».

«Похвальная сознательность. Теперь займитесь, пожалуйста, делом. Объяснять, почему вы не получите жалованья за сегодняшний день, не нужно?»

Она вышла тогда в приемную, пропустив слова о жалованье мимо ушей. С одной мыслью — делать что угодно, но не заслужить больше такого его взгляда.

«Тебя ищут по всем больницам и моргам…»

И она еще думала, что безразлична ему?

Больше подобных историй она не допускала. Соответствовать уровню, на который ее подняли случай и воля этого человека, столь же трудного, сколь притягательного, было нелегко, но сама сложность задачи вызывала в ней охотничий азарт. И еще была робкая, на дно души запрятанная надежда — когда-нибудь он поймет, что она может быть больше, чем хорошим работником в офисе!

Она старалась соответствовать. Привыкала к строгому этикету, вникала в тонкости орденской политики, училась разбираться в нравах и привычках людей, с которыми работал Верховный Координатор… Он был доволен ее успехами. Все чаще, обсуждая текущие дела, выслушивал ее мнение, не ограничиваясь только указаниями.