Наследие (СИ)

Вот и все. Надо было еще успеть позаботиться, чтобы телефоны снова работали. Отключены они должны быть со стороны кабинета…

*

…В офисе Службы безопасности очень кстати оказалось пусто. Опытных сыщиков обмануть сложнее, чем девчонку-секретаршу. И тем более сложно объяснить, почему их шеф после разговора с Гроссмейстером вымотан так, будто ворочал тяжелые бревна.

Лафонтен захлопнул дверь кабинета, повернул ключ в замке. Бросил на стол папку, ушел в дальний угол, где стоял маленький диван, и повалился на жесткие подушки. Потянул узел галстука, расстегнул воротник рубашки…

Он был почти в обмороке. В голове шумело, перед глазами плыли радужные круги, тело будто налилось свинцом — не пошевелиться… Подобного не бывало прежде никогда. И больше не будет точно. Потому что больше такого напряжения его мозг просто не выдержит.

В молодости, отказываясь от работы на военную разведку, он заявил, что способности свои утратил, очевидно, вследствие постоянного нервного перенапряжения. Это было равно правдой и ложью. Правда состояла в том, что приказать человеку умереть не только требует немалого усилия, это еще и тяжелая эмоциональная травма. Конечно, если самому оставаться человеком, а не бесчувственной машиной для убийств. Ложь — в том, что дар внушения покинул его самопроизвольно. Нет, он сам приказал себе забыть о жестоком умении, которое давало невероятное ощущение силы и власти, но взамен медленно, но верно убивало душу. Забыть и не упоминать больше даже в мыслях, в надежде, что дар действительно уйдет.

Теперь ложь окончательно стала правдой. Это не значит, что он больше не способен убить. И способен, и убьет, если потребуется. Но вот так — уже никогда.

…Усталость усталостью, а собраться было нужно. Если он не появится в приемной Верховного вовремя, это вызовет подозрения…

Подняться на ноги он смог, спустя минут десять. Перебрался к столу, достал из нижнего шкафчика бутылку коньяка и стакан. Налил, выпил залпом. Отдышался. Убрал из папки опасные бумаги, положил на их место пару листов с обычными рабочими сводками. Еще посидел немного, собираясь с мыслями, и решительно поднялся.

В конце концов, постучать в дверь тоже кто-то должен.

*

Стучать в дверь Лафонтену не пришлось. Когда он добрался до приемной Верховного Координатора, там был парнишка — помощник архивариуса, пришедший с пухлой папкой для писем. Марси стояла у двери кабинета и прислушивалась.

— Добрый вечер, — произнес Лафонтен, входя в приемную. — Марси, в чем дело? Что-то не так?

— Я не знаю, — растерянно оглянулась она. — Марк пришел в начале шестого, как обычно, а дверь вдруг оказалась закрыта. Шеф никуда не уходил и не приказывал не беспокоить, зачем ему понадобилось запираться?

— А внутренняя связь?

— Отключена. И телефоны тоже… — Она подергала ручку двери. Повысила голос: — Месье Валера! Вы слышите меня? Что случилось?

И требовательно постучала в дверь. Трижды.

Ответа не было. А потом за дверью раздался выстрел.

*

Он погасил сигарету и вернулся к столу. Недавнее волнение улеглось, оставив после себя усталость и глухую подавленность.

Время все расставляет по своим местам. Тогда, двадцать шесть лет назад, Орден переживал нелегкий период. Слабость руководства, коммерческие интересы, которым не место в работе Наблюдателей, конфликты, несправедливые обвинения… Слишком много всего за короткое время. Громкий скандал с разоблачениями и без того непопулярных руководителей вызвал бы лишнее брожение в умах, а обвинения против Верховного Координатора неизбежно потянули бы за собой недоверие Трибуналу и склоки между региональными группами. Самоубийство Валера было лучшим выходом. Даже выяснись позже, что на самом деле произошло убийство, это не имело бы никакого значения — для конечного результата.

А для убийцы?

Устранение Валера было не целью, но частью многоходовой комбинации. Вероятность, что убийство раскроют сразу, тоже была, пусть и ничтожная. Лафонтен это в своих планах учитывал. При таком развитии событий его самого ожидало то, чем он давил на Валера — суд Трибунала и расстрел. Это стало бы полным поражением, но страха перед возмездием как таковым он не испытывал, ни сразу, ни тем более спустя время.

Тогда что означают страхи и видения прошлого сейчас, двадцать шесть лет спустя? В сказочки о посмертном воздаянии он не верил ни прежде, ни теперь. Приговора высшего суда не дано заранее знать никому. Здесь же, на земле, провидение не благоволит и не наказывает, оно лишь возвращает каждому им же сотворенное.

За многие годы Лафонтен привык доверять своей интуиции. Воспоминания не приходят просто так; значит, есть что-то, что связывает сегодняшние события с теми, давними, но не забытыми.

Он никогда не прятался от последствий своих решений и поступков. Но именно сейчас на то, чтобы справиться с очередным «подарком» из прошлого, ему может просто не хватить времени.

От этой мысли становилось холодно.

Он окинул взглядом разложенные на столе бумаги, поморщился и нажал кнопку внутренней связи:

— Дана, вызовите машину. Мы отправляемся обедать.

*