Трейс начал смеяться, и Ронан сильно ткнул его локтем в живот, затем прочистил горло.
— Я видел его здесь раньше, но не уверен, где он живет.
Пес легонько ущипнул меня за руку, как будто его раздражало, что я обращаю внимание на кого-то, кроме него.
— Эй, — предостерегла я. — Ничего подобного.
Вместо этого пес лизнул мою руку, а я продолжила гладить его по животу.
— Так-то лучше.
Я взглянула на Дэша.
— Ты сфотографируешь его на телефон?
— Зачем? — спросил он, в его тоне сквозило подозрение.
— Потому что я хочу сделать несколько плакатов с найденной собакой. Нам нужно найти его владельцев. Очевидно, его хорошо кормят и о нем заботятся. Они, наверное, сходят с ума от беспокойства.
Трейс фыркнул.
— Или они испытывают облегчение, получив несколько минут покоя.
Я хмуро посмотрела на него.
— У некоторых людей на самом деле есть сердце.
Что-то промелькнуло на лице Трейса так быстро, что у меня не было возможности определить это. Затем самоуверенное выражение вернулось.
— Наличие сердца просто делает тебя слабым.
— Неважно, — пробормотала я.
Ронан поднял телефон.
— Вот. Я сфоткаю, а потом помогу с листовками. Мы попросим охрану разнести их по окрестностям.
Я просияла, глядя на него.
— Спасибо.
Прозвучал щелчок камеры, и Ронан сунул телефон обратно в карман.
— Пошли. Давай, сделаем эти плакаты.
Я в последний раз погладила собаку.
— Я сейчас вернусь. Веди себя хорошо.
Собака издала низкий, жалобный скулеж.
— Это просто жалко, — пробормотал Трейс.
Я свирепо посмотрела на него, поднимаясь на ноги. Чем больше я видела Трейса мельком, тем больше понимала, что он воспринимал каждую эмоцию как слабость. Но правда заключалась в том, что позволять себе глубоко переживать означало, что ты был сильнее тех, кто этого не делал, потому что ты в полной мере испытывал боль любого рода. Но это также означало, что ты в полной мере испытывал все виды радости.
Собака бросила скорбный взгляд в мою сторону, и мое сердце сжалось.
— Я ненадолго. Ты просто подожди здесь.
Трейс хихикнул, но я проигнорировала его, следуя за Ронаном в дом.
Он повел меня вверх по лестнице и через пару дверей от моей комнаты.
— Мы можем воспользоваться моим ноутбуком.
Я внезапно занервничала при мысли о том, чтобы войти в личное пространство Ронана. Я переплела пальцы в несколько замысловатых узлов.
— Спасибо.
— Пожалуйста. — Он прижал большой палец к какому-то замку на своей двери и открыл ее.
У меня от удивления брови поползли вверх при виде высокотехнологичного устройства.
Он пожал плечами.
— У меня пунктик по поводу безопасности.
При этих словах на меня навалилась тяжесть, потому что поместье было самым безопасным местом, в которое я когда-либо заходила. Тот факт, что Ронан все еще чувствовал, что нуждается в дополнительной защите, сказал мне, что он прошел через что-то, что затронуло его.
Мы вошли в его комнату. Она была похожа на мою по размеру, и в ней была зона отдыха с креслами-мешками и диваном. Его кровать была массивной, с серым одеялом и промышленным каркасом. Но именно от фотографий на стенах у меня перехватило дыхание.
Массивные черно-белые произведения искусства. Темные, бушующие волны, разбивающиеся о берег. Крупный план лица женщины с катящейся по щеке слезой. Сломанный велосипед, брошенный на дороге. Каждая картина вызывала во мне эмоции, тянущие и выворачивающие наизнанку.
— Они потрясающие, — прошептала я. — Кто фотограф?
Не похоже, что я смогу позволить себе такое, но, может быть, однажды.
Ронан не ответил, и я, наконец, оторвалась от картин и повернулась к нему лицом. Он пристально изучал меня.
— Не хочешь говорить? — Может быть, он хотел быть единственным, у кого на стенах висели такие мощные работы.
Ронан переместил свой вес и сжал рукой затылок.
— Я сделал их.
У меня отвисла челюсть.
— Серьезно?
Он пожал плечами.
— Я просто валял дурака.
— Чушь собачья, — огрызнулась я, гнев вскипел. — Ты невероятно талантлив, и преуменьшать это просто смешно. Тебе следовало бы продавать их в галереях.
Уголок рта Ронана дернулся.
— Знаешь, ты можешь быть фейерверком, когда разгорячишься. Этого я не ожидал.
Я раздраженно выдохнула.
— Мне не нравится видеть, как талант растрачивается впустую или преуменьшается.
Нежность наполнила выражение лица Ронана.
— Достаточно справедливо. Давай, сделаем этот флаер.
Он вытащил из кармана телефон и отправил фотографию на компьютер. Только на фотографии была изображена не только собака. Я тоже была в кадре. Мои рыжие волосы свободными волнами падали на лицо, когда я улыбалась собаке сверху вниз.
— Ты можешь вырезать меня? — пробормотала я.
— Зря, но ладно.
За считанные минуты он составил листовку, чтобы помочь нам найти владельца собаки.
— Я отправлю это в службу безопасности, и они смогут распечатать и распространить.
Я посмотрела на Ронана.
— Спасибо, что помог.
В этих янтарных глазах вспыхнули золотые искорки.
— Почти уверен, что сделаю для тебя все, что угодно.
Мой желудок сжался. Со мной что-то было не так. За всю мою жизнь у меня было, может быть, одно или два увлечения, и теперь, ни с того ни с сего, я почувствовала, что меня ежеминутно тянет к другому парню.