Наследие великанов

– Какая-нибудь колдунья. – Сантьяга посмотрел Снежане в глаза и сделал едва заметный жест рукой: – Прошу вас.

Жрица мягко подошла к масану сзади и закрыла его глаза чёрной повязкой. А около дверей появились ещё две фигуры – советники Тёмного Двора, закутанные в тёмно-синие плащи с низко надвинутыми капюшонами. Сантьяга задумал сложнейшую интригу, задевающую высшшие арканы магии Крови, и решить поставленную задачу могли только лучшие маги Нави.

– Судя по духам – зелёная ведьма, – прошептал Робене. – А значит, «Поцелуй русалки»…

– Согласитесь, Пабло, в данном случае это идеальный выбор.

– Будь ты проклят, нав…

А в следующий миг Снежана склонилась к вампиру и крепко поцеловала его в губы. Очень крепко. Так крепко, что ночной охотник не мог сопротивляться, не мог выпустить иглы – он полностью попал под власть колдуньи.

«Поцелуй русалки» был уникальным магическим арканом, доступным исключительно зелёным ведьмам. Он действовал на все генетические статусы, и одурманенная жертва добровольно и в подробностях отвечала на любые вопросы.

Лучшего способа узнать правду в Тайном Городе не существовало.

– Что вы хотите знать? – спросила Снежана, отрываясь от Робене.

Советники достали записные книжки.

Сантьяга вздохнул и сделал шаг в сторону.

* * *

Южный Форт,

штаб-квартира семьи Красные Шапки

Москва, Бутово,

1 июля, пятница, 12:16

Заявление верного Копыто задело Кувалду, напомнило, что он и в самом деле перестал появляться в компаниях «своих ребят» и постепенно потерял связь с народом. Ту самую связь, которой очень гордился и о которой упоминал при каждом удобном и неудобном случае. Разумеется, за годы единоличного правления одноглазый привык считать себя избранным, идеальной Шапкой, настолько умной и хитрой, что не спасует даже перед навами, привык властвовать и временами напоминал бронзовую статую самого себя, но… но в глубине души великий фюрер ни на секунду не забывал, как начинал когда-то рядовым бойцом зачуханной десятки самого слабого клана Красных Шапок, как стал уйбуем, затем – фюрером клана и в конце концов ухитрился сокрушить конкурентов и возглавить семью. И всё это время, на каждом этапе большого пути, Кувалда чувствовал себя естественной и органичной частью дикарского сообщества.

Теперь же это ощущение пропало.

Но что делать? Устроить грандиозный банкет? Собрать уйбуев у себя, а для народа выставить столы во дворе? Оплатить бесплатный день в «Средстве от перхоти»? Или просто выкатить несколько бочек виски и зажарить пару свиней на открытом огне?

Каждое из предложений заслуживало внимания, но великий фюрер понимал, что Копыто имел в виду другое.

«Нужно ифти в нароф!»

Однако последовать совету одноглазый не решался – отвык.

После стольких лет правления слово «народ» подрастеряло для Кувалды сакральный смысл и стало обозначать опасное и непредсказуемое сборище вооружённых дикарей, склонных к грабежам, насилию, пьянству и неуплате налогов. Народ постоянно бузил, а если не бузил, то бурчал, а если не бурчал, то чистил оружие, планируя начать междоусобицу, и не вызывал никакого желания с собой общаться.

Народ, если честно, немного пугал.

Народу постоянно требовалась поддержка или обещание не мешать, а поскольку второго великий фюрер предложить не мог, приходилось изыскивать средства на первое. Что, разумеется, опустошало казну и не позволяло царствовать в своё удовольствие.

«Но это и называется быть лифером семьи, – тоскливо подумал Кувалда, разглядывая двор через пуленепробиваемое окно. – Прихофится много труфиться, зато я разбогатею и войфу в историю…»