Мы вошли в леса Оверни перед рассветом. Теперь, когда селения остались позади, мы вздохнули с облегчением. Нам не придется больше прятаться с наступлением дня; мы можем не бросать наши поиски — под пологом векового леса можно спокойно передвигаться в любое время суток. Тибальд особенно радовался нашему приходу в безлюдные места: ему было нелегко справляться с тягой к человеческой крови, и он сильно расстраивался по этому поводу. В его праведной христианской душе кипела борьба. Он знал о том, что будет тяжело в первое время, но не ожидал, что это будет так мучительно. Теперь Тибо все время молился о том, чтобы Господь дал ему сил устоять в непреодолимой тяге к недостойной пище.
Несколько недель наши поиски не приносили результатов. Мы обошли все леса и облазили все пещеры в горных склонах каменных чаш. Леса, наполненные летней жизнью, радовали своим изобилием и теплом. Однажды, когда наши поиски окончательно зашли в тупик, мы улеглись на траве в тени огромного дуба, стоящего на небольшом пригорке и обдуваемом легким ветерком. Был теплый солнечный день, и мы, вытянувшись на примятой траве, лениво следили за мошкарой, кружащейся в солнечных лучах. Каждый был погружен в свои думы. Я думал о Диане: она никогда не покидала моих мыслей, всегда была со мной.
Вдруг мы услышали приближающиеся шаги. К нам кто-то шел. Из леса к пригорку вышла женщина в темном широком плаще, накинутом на плечи. Ее седые волосы космами свисали с плеч. За спиной висела котомка, из которой выглядывали пучки трав. В руках женщина держала сучковатый посох. Весь ее вид говорил, что перед нами ведьма. Живи она среди людей, ее бы уже давно сожгли на костре.
Женщина остановилась перед самым подъёмом на пригорок и, прикрыв глаза от солнца рукой, негромко произнесла:
— Вот вы где. А я все гадаю, куда вы запропастились? Уже несколько дней ищу вас. Мне сказали, что вы в моем лесу, но сами вы не смогли бы айти мое жилище. Пошли, Мишель, пора тебе взяться за настоящее дело, пришло твое время, — ее голос был таким неожиданно молодым и ласковым, что я удивился.
Через мгновение мы уже стояли возле необычной женщины. Она откровенно рассматривала меня, потом, внезапно запустив пальцы в мои волосы, оттянула голову и, заглянув в глаза, прошептала:
— Я думаю, что она права. Ты готов, — и отпустив меня, легонько погладила по щеке, — ты так на него похож, так похож. Пойдем, тебе пора все узнать. С этими словами она развернулась и зашагала в сторону лесной чащи, непроходимой и темной.
Мы переглянулись — эта женщина была необыкновенной. От нее исходил необычный запах. Он не был похож на запах человека или вампира: она пахла лесом, как деревья и трава, как вода в лесных ручьях. Все ароматы леса смешались в ней.
Вскоре мы стояли перед странной хижиной. Между стволами двух огромных дубов, стоящих на крутом склоне лесного оврага, был на половину вырыт, на половину сложен из стволов небольшой, покрытый мхом домик. Его передняя часть стояла на огромных пнях, оставшихся от вековых дубов. К небольшой веранде перед дверью вела лестница из корявых пней разной высоты. По самому дну оврага бежал небольшой ручей с чистой водой. Все вокруг жилища необычной женщины говорило о покое и красоте. Поднявшись на веранду, мы расселись вокруг столика, стоявшего на ней.
Жаклин, сев напротив меня и положив на стол руки, начала свой рассказ:
— Давно это было. Я, тогда еще молодая и беззаботная, жила среди людей. В нашей деревушке, на юге Франции, появился необычный монах. Он служил мессы и вел все подобающие его сану службы в нашей пустовавшей до этого церкви, но в нем не было того смирения и набожности, какая должна быть у священника. Он больше смотрел на юных прихожанок, чем в свою Библию. Вскоре стали поговаривать, что от его черных дьявольских глаз нет спасения хорошеньким женщинам. Он проводил ночи с молодыми вдовами и женщинами, чьи мужья были на войне или отлучались по каким-то делам. Не могу сказать, чтобы женщины были в обиде на него. Он умел с ними обращаться, но однажды произошло невероятное — монах растерзал молоденькую девушку, пришедшую в нашу деревню из другого селения. После этого случая он пропал, его не смогли найти ни судьи, ни церковники.