— Хоть булочку, — мечтательно протянул мальчик.
Судя по отсутствию машин, посетителей в кафе не было. Но, несмотря на это, заходить в него я все равно не решился. Радик пошел один. Я же в некотором отдалении присел на траву и стал наблюдать.
Возле открытой двери сидел толстый, розовощекий увалень лет пятнадцати, и, уплетая конфеты, рассматривал какой-то яркий, разноцветный журнал.
Мой спутник подошел к нему и поздоровался.
— Чем у вас можно подкрепиться? — спросил он.
Увалень лениво поднял глаза, обернулся к завешенному антикомариной сеткой проему, и крикнул:
— Па-а-ап!
Появился хозяин. Его маленькие, круглые, заплывшие жиром глазки в первые мгновения выражали радушие и гостеприимство. Но когда он увидел перед собой ребенка, от его приветливости не осталось и следа.
— Чего тебе? — строго спросил он.
— Есть хочет, — пояснил увалень.
— Пожалуйста. Есть зеленые щи, жаркое, салат.
— Да нет, — смущенно потупил взор Радик. — Нам бы чего попроще.
Хозяин пристально оглядел его с головы до ног, бросил взгляд на меня, величаво сложил руки на груди, и искривился всем мясом своего упитанного лица.
— Самое дешевое — четвертинка лаваша, — пренебрежительно произнес он. — Двенадцать рублей.
— А за десять нельзя? — простодушно спросил мой спутник. — У нас больше нет.
Хозяин переглянулся с сыном и усмехнулся.
— Ладно, — снисходительно кивнул он. — Давай свои десять.
Радик протянул ему деньги. Хозяин недоверчиво повертел купюру в руках, просмотрел ее на свет, пощупал, после чего сказал:
— Хачик, принеси четвертинку лаваша.
Увалень отложил журнал и с нарочитой неохотой поднялся с места.
— Ходят тут всякие бродяги, — раздраженно проворчал он.
Вернувшись, он швырнул моему спутнику лаваш так, как собаке кидают кость. Радик побагровел и возмущенно посмотрел на хозяина. Но на лице того играла лишь брезгливая улыбка. Мой спутник нервно развернулся. В спину ему раздался издевательский смех.
Когда Радик подошел ко мне, на нем буквально не было лица.
— Дядь Жень, ты видел? — яростно спросил он. — Ты видел?
— Видел, видел, — вздохнул я. — Что поделать, придется стерпеть. Такое у нас сейчас положение.
— Свиньи! Ничего, дядь Жень, мы сюда еще заглянем, — мстительно прошипел мой спутник; его голос дрожал от негодования. — Мы им покажем, кто мы такие. Посмотрим, какие у них будут физиономии. Они вокруг нас еще "танец маленьких лебедей" плясать будут.
— Неужели скоро все так сильно изменится? — недоверчиво спросил я.
— Изменится, — пообещал мой спутник. — Вот увидишь.
Он аккуратно разделил кусочек лаваша на две половинки, и одну из них протянул мне.
— Нет, нет, — стал отмахиваться я. — Не надо. Кушай все. Обо мне не беспокойся. Я потерплю.
— Дядь Жень, — тоном, не терпящим возражений, проговорил мальчик. — Не выделывайся.
Он положил мою долю мне на колено и впился зубами в хлеб.
Это была, наверное, самая душещипательная картина, которую я видел в своей жизни. Радик проглатывал куски с такой остервенелой жадностью, что у меня защемило сердце. Я снова попытался предложить ему "дополнительный паек", но он решительно отвел мою руку в сторону.
— Дядь Жень, ешь. Я уже наелся.
Маленький кусочек лаваша нас, конечно, не насытил. Он только еще больше раздразнил наш аппетит.
Хозяин кафе вместе со своим сыном, словно в издевку над нами, вынесли на улицу кучу тарелок, и, насмешливо поглядывая в нашу сторону, принялись поглощать их содержимое. Им словно доставляло удовольствие причинять другим боль. А нам наблюдать за ними было действительно больно. Я никогда не думал, что вид того, как едят другие, способен доставлять такие мучения. Аромат жареного мяса и тушеной картошки заставлял судорожно сжиматься наши желудки и агрессивно бурлил кровь.
Самым правильным для нас было, наверное, встать и уйти. Но мой спутник выглядел настолько измотанным, что я так и не решился прервать его отдых.
— Твари!
Я демонстративно повернулся к кафе спиной, и принялся молча созерцать отсвечивающие багряным закатом верхушки видневшихся впереди гор. Пейзаж был необыкновенно красив. Правда, я это не чувствовал, а лишь осознавал, чисто механически. Чтобы получать полноценное удовольствие от красоты природы, нужна если не беззаботность, то, по крайней мере, необремененность жизненными невзгодами. Тяжело настроиться на лирику, когда твоя жизнь превратилась в самый настоящий ад.
Вскоре совсем стемнело. Голоса хозяина и его сына смолкли. Они ушли внутрь, оставив на столе недоеденный ужин, и, судя по доносившимся из помещения звукам, сосредоточились на просмотре демонстрировавшегося по телевидению кинофильма.
Радик немного пришел в себя. Выражение его лица несколько поживело. Он покосился на "харчевню". По тому, как хищно при этом заблестели у него глаза, я понял, что он что-то задумал. Не желая навлечь из-за него на свою голову какое-нибудь новое приключение, я привстал и бросил:
— Отдохнул? Пошли.
— Дядь Жень, погоди, — заговорщически прошептал мой спутник.
— Что такое? — спросил я.
— Надо немного разжиться провиантом.
Не успел я его остановить, как он вскочил на ноги, и на цыпочках стал приближаться к кафе.