Наследник

— Радик! Вернись! Вернись сейчас же! — громким шепотом позвал его я.

Но мой спутник не реагировал.

Он подкрался к неубранному столу, схватил с него надкусанный лаваш, прижал его к груди, и бросился обратно ко мне.

В ту же секунду из дверного проема вылетели хозяин с сыном. Догнав мальчика, они подсечкой свалили его на землю и принялись зверски избивать.

— Ах ты, воровское отродье! Ах ты, голодранец!

Радик съежился и закрыл голову руками. Удары не прекращались.

Этого я стерпеть уже не смог. Вся накопившаяся во мне за последнее время злость словно пробила клапан терпения и выплеснулась наружу.

Я запустил руку в рюкзак мальчика, выхватил оттуда игрушечный пистолет (по счастью, он лежал на самом верху), в три прыжка очутился у места расправы, и со всего размаха всадил кулак в жирную физиономию "трактирщика". Я не знаю, откуда во мне в тот момент вдруг взялась столь недюжинная сила, но тот, невзирая на свою мощную комплекцию, которая вроде бы должна была прибавлять устойчивости, отлетел метра на полтора и плюхнулся на землю. Приподнявшись, он вжал голову в плечи, и ошалело уставился на меня.

Я направил на него пистолет, сделал шаг вперед, чтобы быть лучше освещенным висевшим сверху фонарем, придал своему лицу зверское выражение, и прорычал:

— Узнаешь?

За все время нашего путешествия это был первый и единственный раз, когда мне хотелось, чтобы во мне признали опасного бандита.

Хозяин нервно сглотнул слюну. Все его тело затряслось мелкой дрожью. Парализованный страхом, он судорожно подался назад, и отползал от меня до тех пор, пока не уперся в стену своего заведения. После этого на его лице отразилось дикое отчаяние. Он выставил руки вперед и умоляюще завопил:

— Не убивайте нас!

Его голос, звучавший совсем недавно решительно и властно, сел, и стал чем-то напоминать скрип несмазанной буфетной дверцы.

Я повернул голову. Пятнадцатилетний увалень застыл над лежащим на земле Радиком, и в ужасе смотрел на меня. Я перевел на него пистолет и кивнул глазами на его папашу. Озвучивать команду мне не пришлось. Хачик оказался сообразителен, и в ту же секунду занял место рядом с родителем.

— Лечь на живот! Руки за голову! — рявкнул я.

"Пленники" беспрекословно подчинились. Своим видом они походили на растерянных собак, которых перехитрила лиса.

Во мне кипело злорадство. Как резко поменялась ситуация! Еще каких-то пятнадцать минут назад два этих "борова" мнили себя господами. А теперь они, начисто забыв про чувство собственного достоинства, трепещут перед теми, над кем задирали нос, и кого воспринимали, как нищих оборванцев.

Радик поднялся с земли и подошел ко мне. Его нос кровоточил, губа была разбита, а на щеке темнела ссадина. Он обиженно шмыгнул и произнес:

— Пап, давай их прикончим. Ты итак уже десятерых пришил. Двумя больше — двумя меньше.

После этой реплики хозяин кафе лишился последних остатков мужества. Он дернулся вперед, встал на колени, сложил руки на груди и взвыл:

— Не убивайте! Умоляю! Возьмите все, что хотите! Только не убивайте!

Его вид был до того жалок и унизителен, что мне стало противно. Я поморщился и с отвращением сплюнул.

— Пойдем отсюда, — сказал я Радику. — Мне от них тошно. Это не люди, а шакалы. Они не стоят даже того, чтобы с ними разговаривать.

— Возьмите деньги! Возьмите еду! Только не трогайте нас! — продолжал визгливо верещать хозяин кафе.

— А-а-а! — ныл его сынишка.

— Я уважать себя перестану, если прикоснусь к твоей еде, — бросил ему я, и, увлекая за собой своего спутника, направился к трассе.

— Погоди, я сейчас, — вывернулся Радик.

Он подошел к толстому увальню, и так всадил ему кулаком по скуле, что тот кубарем чебурахнулся на землю.

— В расчете! — резюмировал мой спутник, потирая ушибленные костяшки пальцев…

Глава двенадцатая

Радик, понурив голову, плелся за мной, ожидая, что я с минуты на минуту устрою ему жуткий разнос. Я и в самом деле поначалу хотел задать ему хорошую трепку. Но, уловив, что ребенок понял свою ошибку, и переполнен чувством вины, я счел это излишним.

— Мне стыдно за тебя, — лишь тихо и спокойно сказал ему я. — Твой герой, которого ты играл в кино, после этого не подал бы тебе руки, и совершенно перестал бы с тобою знаться. Опуститься до такого постыдного воровства! Твое счастье, что Геннадию Матвеевичу не довелось это увидеть. Я не уверен, что после этого он продолжал бы считать тебя своим сыном.

Мои негромкие, но суровые слова резанули мальчика похлеще самого грозного окрика.

— Я хотел есть, — жалобно протянул он, и зашморгал носом.

Видя, что мой спутник может совсем расклеиться, я остановился, привлек его к себе, и ободряюще потрепал по плечу.

— Будем считать, что ничего этого не было. Но чтобы я подобного больше не наблюдал. Ты не какой-то там беспризорник. Ты сын Карпычева. Так держи эту марку с честью, и не позорь своего отца.

— Угу, — всхлипывая, откликнулся Радик.