Наследник

– Именно поэтому я и сделал предложение. Я знаю, что все препятствия можно преодолеть.

– Не все.

Он помолчал, постукивая вилкой по краю стола в такт мелодии, что наигрывал аккордеонист в дальнем углу ресторана.

– Будем считать, что я не получил никакого ответа. Вы же не сказали «да» или «нет». Вы только выразили свое мнение. Не торопитесь. Я собираюсь жить долго. Кстати, вы хорошо знаете Париж?

Катя помотала головой.

– Ну вот, а я надеялся, что вы будете моим гидом. – Михаил старался говорить непринужденно и весело. – В таком случае у меня есть преимущество. Кроме центра я знаю один старинный замок. Настоящий. Его выкупил наш фехтовальный клуб, потому что там все как в фильмах про мушкетеров. Хотите посмотреть?

– А вы занимаетесь фехтованием? Не думала, что вы способны тратить время на забавы.

– Забавы?

Михаил чувствовал, что она готова в любой момент встать и уйти. Он не мог отпустить ее. Он будет говорить, говорить, говорить, потому что женщина никогда не уйдет, не дослушав до конца. Но стоит тебе замолчать… Если молчание не завершается поцелуем, оно заканчивается потерей.

– Это отнюдь не забава. Наших детей я обязательно отдам в фехтовальную школу, причем не французскую, а итальянскую. Впрочем, могу и в русскую отдать, если мы будем жить в России.

Сейчас он был готов говорить хоть о керлинге, лишь бы она не уходила.

– Прежде всего, это весьма гармоничный вид спорта. Развивает реакцию, выносливость, устойчивость к стрессу. Очень трудно сохранить хладнокровие, когда вас пытаются проткнуть острой железякой. Ну пусть и не острой, но железякой! Это страшно, поверьте мне. Но вот ты отбил удар – и это счастье. Сам атакуешь – всплеск гнева и ярости. Твой удар отбит – ты в отчаянии. И снова надо защищаться от клинка, который едва не рассек тебе бедро. И все это в течение трех минут. Потом отдых, пытаешься прийти в себя, восстановить дыхание. И снова на дорожку. Я люблю шпагу, – продолжил он. – Любое оружие прибавляет уверенности в себе. Особенно если человек умеет им пользоваться. Думаю, даже любители дартса это ощущают.

– Дартс? Какое же это оружие…

Ему показалось, что она почти улыбнулась. Он воодушевился:

– Смертельное оружие! Представьте этот бой. Ринг, музыка, прожектора. Выходит эдакий Голиаф, сто сорок килограмм сплошных мышц, пудовые кулаки, полное отсутствие лба, одни только надбровные дуги, и под ними горят адским пламенем красные глаза убийцы. И против него стоит безобидный толстячок в полосатой рубашке и шортах. Гонг! Голиаф принимает боевую стойку и делает свой первый выпад – а толстячок – Давид просто кидает свой почти незаметный дротик. И попадает точно в зрачок. Бой окончен. Я вам больше скажу, – продолжал Михаил, стараясь сохранять максимально серьезное лицо. – Даже такой безобидный вид спорта, как боулинг, тоже придает уверенность. Представьте, каково придется Голиафу, если в него запустят мячом для боулинга? Спорт вообще – кузница кадров для спецназа. А если наш Голиаф попадется под горячую руку женской сборной по керлингу с их щетками…

Катя наклонилась, прикрывая глаза ладонью и наконец рассмеялась. И все вернулось! Смех пробил стену отчуждения, и Катя уже не отводила глаз, и ожила, и сама подшучивала над Михаилом. После ресторана они долго бродили по вечернему городу и снова держались за руки, как тогда в зимнем Петербурге…

Короткий дождь застал их в Тюильри, и они укрылись под деревом от теплых капель. А потом побрели по дорожкам, перешагивая через лужицы, и Михаил жалел, что нет здесь настоящих, больших, непреодолимых луж, чтоб можно было подхватить Катю на руки и перенести.

– По нашим питерским понятиям, в Париже не бывает весны, – говорила Катя. – Сразу лето. Деревья как-то моментально покрываются летней листвой, и дождь идет теплый, летний. Прилечу обратно, а по Неве еще будет идти ладожский лед.

Михаил задумался.

– Никогда не видел ладожского льда. Полететь, что ли, вместе с вами в Петербург? Ваш гидросамолет стоит на Сене?

– Вы злой, – сказала Катя и вырвала руку.

– А что, может быть, действительно прилететь в Петербург? На Пасху. Вы же пойдете на всенощную, верно? Скажите, в каком соборе будете, я вас найду.

– До Пасхи еще далеко. И я еще не улетела. Вы меня гоните?

– Что вы… Я с ужасом жду той минуты, когда вы скажете: «Ну, мне пора домой».

– Ну, мне пора домой, – сказала Катя.

Он поднял глаза.

– Когда мы увидимся снова?

– Не знаю. Ближе к вечеру. Завтра. Звоните. Что поделать, раз уж вы, греки, так назойливы… – Она вдруг подставила ему щеку, и он осторожно коснулся ее губами. – Назойливы и бесцеремонны.

Не успел Михаил зайти в свой отель, как за его спиной раздался вдруг голос:

– Вы позволите, Ваше Высочество…

Михаил замедлил шаг и остановился. Из-за его спины вышли Александров и Алексеев. Михаил вопросительно взглянул на незнакомых мужчин.

– Примите наши соболезнования по случаю кончины вашего кузена, – сказал Алексеев.

Михаил молча кивнул.