Наследник

«Мамочка, ты хотела, чтобы я встал? Я встал, если ты не заметила».

«Заметила».

«И то, что я ходячее доказательство правоты старика Дарвина, тоже заметила?»

«Уж в этом не сомневайся».

Все же уместнее вместо «доказательства правоты» определить себя «наглядным пособием». «Пособие» мне нравится больше, в нем уловим флер нужности, полезности. В обычной жизни это мое потребительское свойство ускользает от меня случайно подхваченным шлейфом волнующих женских духов. Иногда успокоительным под язык подпадает сомнение: а так ли уж я отличаюсь от остальных? «Что, если люди вокруг в общем и целом такие же, как и я, неприкаянные, невостребованные? Ну, может, чуть больше уверенности у них в себе, оттого они успешнее… Значит, совсем не такие».

«Вот и пофилософствовал от души. Привет тебе от Алкемона Кротонского».

«Подозреваю поименованного в наличии греческих корней. Прав?»

«Древнегреческих. Но в целом подозрения приняты. Он убеждал, что непостижимое опытом доступно только богам».

«Ох, не из их я числа, мама…»

«Это факт. Но значительно ближе к ним, чем обычные люди. Такова формальная сторона…»

«Мам, ну не начинай, ладно?»

«Как скажешь. Уже умолкаю, мой господин».

* * *

Итак, «пособие»… Приятно хотя бы в мыслях соседствовать с кем-либо бесспорно великим. В моем случае с Дарвином. Даже если он заблуждался. Ибо великое его заблуждение. И немало народца через это самое заблуждение было сплавлено из мира науки в ненаучный мир. А по ходу и в нежизненный мир. Из жизни. От переживаний. Возможно, мы с ним даже состоим в дальнем-дальнем родстве… Какое там «возможно»?! Мы «стопудово» родственники, если в самом начале пути совокупились обезьяна Адам с обезьяной Евой. Последняя при этом – только представьте себе! – была выращена, ни много ни мало, из ребра мужской особи. В антисанитарных условиях зарождения человечества. А Змей-искуситель – что ему еще оставалось? – засвидетельствовал первый на Земле инцест. Да еще такой нетипичный.

Я снова что-то напутал? «Прости, Господи, дурака, я ведь верю!» Хотя бы потому, что у веры есть непреложное преимущество: чтобы прийти к Богу, не надо ни от кого уходить. Правда, могут попросить выйти, если в неподобающем месте афишировать веру.

Зам'oк послушен и подобострастно проглатывает завершающее «цоканье». Начальные звуки – «Кла…» – никого не будят. Подлый звук – он, как правило, самый последний. Он как необдуманное последнее слово в ссоре выдает до поры бережно скрытый умысел. Случайный «петух» посреди арии мало кого возбудит, разве что настоящего знатока, но их на страну – щепоть, по паре-тройке на каждый театр, не больше, если по всей России «размазать». Простой слушатель подумает, что так и было задумано: постановщик, мол, модничает, новатор. А вот окончание фальшью, да еще если глотка, как в случае с замком, стальная, – никак в логику слухового восприятия не вписывается. Заключительный срыв всегда уязвим. Явный прокол. И еще… Неспроста храпящих урезонивают, заставляют выныривать из глубин храпа «цоканьем». Или «цеканьем»? Или все же «циканьем»?

«У кого как выходит, Ванечка…»

«И то верно. Главное, чтобы притих… ла. Если дверь».

«…ло. Лучше “ло”. Так ни с какой стороны не сексизм».

«Согласились. Ло. Как Джуд».

«Как Джуд».

Признаться, я поражен необычной покладистостью дверного замка. С чего бы ему выслуживаться передо мной? Видимо, замыслил что-то недоброе, распыляет внимание. Расслабляет мозг человеческий, чтобы врасплох меня, маленького, прищучить.

– Всё равно спасибо, – шепчу в надежде, что зачтётся.

При этом думаю о нем: «Сука зловредная». Потому что понимаю: не будет мне послабления ни при каких раскладах. По любому не отверчусь. Уже, можно сказать, – попал. Данность. Всего лишь вопрос времени.

«Сука? Нет, сука – это цепочка. Брякает что ни попадя. Замок все же – козел. Козел зловредный. Или сучок. Сучок тоже можно».

Я возвращаюсь к себе.

Я уже не мышь, а если и так, то «вожделенный сыр съеден» – Дядя Гоша отправлен восвояси. Уже трусит где-нибудь возле близлежащих построек в охоте на обыденные свои радости. Так ведь и день не праздничный. Обычный день. Пятница.