Наследник

- Что с ними, сын?

Царевич, как-то уж слишком пристально косившийся в дальний закуток подвала, практически полностью скрытый в темноте, вздрогнул и вернул свое внимание к отцу:

- Ложной клятвой они сами лишили себя разума.

- Угум.

Афанасий Вяземский поглядел на крест в своих руках, на косящегося куда-то наследника и немного изменился в лице.

- А с этим что?

Только-только пришедший в себя после общения с царевичем, кандальник опять замер - угасшая было надежда на спасение собственной души разгоралась в его груди невидимым пламенем.

- Раскаяние его истинно. Господь наш милостив и всеблаг, и если сей муж призреет и вырастит должное количество сирот, душа его будет прощена. Или освободит столько же полонянников. Или каким иным способом спасет от смерти трижды по осьмнадцать православных душ...

С каждым словом десятилетний отрок говорил все тише и тише, уже откровенно всматриваясь в темноту, а потом и вовсе пошел туда мелкими шажками. Придержавший было его рукой за плечо, отец едва удержался от того, чтобы не перекреститься: очень уж явно на бледном лице сына выделялись яркие глаза. Слишком яркие!..

- Сынок?

- Отец, там кто-то есть.

Сразу несколько катов услужливо осветили один из закутков своего рабочего места, проявив забитого в колодки плюгавенького мужичка, самой что ни на есть рядовой внешности. Выдающийся вперед и не раз ломаный нос, большие залысины на голове, многочисленные ссадины и очень грустные глаза... Особенно левый - правый сильно заплыл и почти не открывался. Все тот же дьяк вновь проявил себя с самой лучшей стороны, выдав всем присутствующим краткую справку:

- Из ватажки, что творила гнусную татьбу на ярославской дороге. Трое показали на него, как на одного из ближних воровского атамана, сам же от того отнекивается. Атаман живым не дался, да и тати до последнего отбивалися - дюжину только и смогли скрутить.

Протянув руку, наследник подхватил деревяшку, кою обычно совали между зубов пытуемого (чтобы он не откусил себе от боли язык), и ткнул ей под чужой подбородок, заставляя узника вскинуть водянистые глаза:

- Крещен ли ты? Жить хочешь? Выйти на волю?

Не дожидаясь хоть какого-нибудь ответа на свои вопросы, наследник продолжил вопрошать:

- Убивал ли ты?

- Двоих только, и то заставили! Кашеварил я, да по хозяйству бегал!..

- Ложь. Говори, скольких убил?

Видя, что ему не торопятся отвечать, царевич рывком стянул одну из своих перчаток, дотронувшись голой рукой до виска разбойника:

- У-уоыааа!..

Чуть отдернув голову от зловония из распахнутого в крике невероятно жгучей боли рта, отрок повторил:

- Говори.

- А-уоа!!!

- Говори!

Шумно всхлипнув, "кашевар" сломался:

- Пятерых.

Отдернув руку, наследник задумался, совсем не замечая, как внимательно на него смотрит отец, его невеликая свита и приказные служивые.

- Ты говоришь правду. Но не всю. Ты... и есть настоящий Атаман? Не опускать глаза! Да, это так. Скольких же ты ПРИКАЗАЛ убить, что даже душа твоя смердит их ужасом и болью?

И вновь не дожидаясь ответа, старший сын царя чуть вытянул вперед руку, медленно сжав ее в кулак - после чего, даже привычных катов слегка оглушило долгим ревом, исторгнутым из груди плюгавого душегубца. Разжав пальцы и дав ему немного отдышаться, Дмитрий опять ткнул деревяшкой в подбородок. Позабыв об отце и других свидетелях, чувствуя полное единение с источником, наполняющим его тяжким ритмом своих пульсаций, едва разжимая стянутые ненавистью губы, он повторил свой вопрос:

- Сколько?..

Вновь начали медленно сжиматься детские пальцы.

- Скажу!!! Все скажу.

Откашлявшись и пару раз глубоко вздохнув, сбросивший маску "простого кашевара" воровской главарь мерзко ухмыльнулся, блестя разом оживившимся глазом:

- Мно-ого! Болото не привередничало, всех принимало. Мужиков лапотных, купчин толстобрюхих, баб да девок. Ох и сладкие они были! Да и ты ничего, смазливый. Я бы и тебя напоследок-то, хе-хе, употребихкх!..

Все ожидали крика, но его не было. Побелевшие от невероятной муки глаза, мелкая дрожь по всему телу, едва слышный хрип - и поверх всего этого тихие слова десятилетнего мальчика:

- Пока я рядом, тебе не ускользнуть даже в смерть. Говори, скольких убили по твоему приказу?

- А-ахх! Две сотни... и еще семь десятков... может, кого и запамятовал.

- Женщины?

- Да.

- Дети?

- Не отпускать же их, сиротинушек, было, на поживу дикому зверью? Кх-ха, кхе-хе-хе!..

Тонкие пальцы сжались в кулаки, но атаман продолжил кашлять-смеяться, ничуть не ощущая какой-либо боли.

"Что со мной? Зрение плывет, во рту металлический привкус, тошнит. И откуда у меня такая ненависть? Она как будто моя, и не моя одновременно. Не стоило мне все это начинать...".

Вытерев отчего-то влажные губы, Дмитрий поднес руку ближе к глазам, недоуменно разглядывая мазки собственной крови. Все так же мерно и тяжело пульсировало средоточие, незаметно для хозяина вбирая в себя из воздуха и стен застарелую боль...

- Твоя душа черна, и ей нет места ни в Свете, ни в Тьме.