— И меня, — отвечает мама, явно понимая, о чем именно я говорю.
Мы с ней обе не принадлежим этому миру Востока. Вернее, принадлежим, но… наши души слишком свободолюбивы.
— Когда я приехала сюда с Самиром — была самой счастливой, когда узнала, что ношу вас под сердцем, — моей радости не было предела. Мы с твоим отцом очень любили друг друга, и здесь, в этом доме, все слишком напоминает о прошлом…
Глаза мамы наполняются слезами, и я чувствую, что не все для нее кончено в этой истории, пусть она закрыла эту книгу, но… ее боль все еще там, она цветет кустарником и причиняет боль.
— Ты все еще любишь папу? — задаю для себя неожиданный вопрос и прикусываю себе язык, потому что перешла грань, позволила себе вступить на темную сторону.
Мама меняется в лице, что-то проскальзывает в ее глазах, но я не успеваю считать эмоцию, как она улыбается мне тепло, но ставит границы.
— Эта история давно закончена, дочь.
Киваю, хотя хочется закричать, что черта с два она закончена, ведь я вижу, как отец смотрит на мать, а сейчас вижу, как моя мама страдает, потому что до сих пор боль не отпустила. И мне так грустно становится, потому что очень может быть, что и моя боль не уйдет, будет цвести и пульсировать во мне даже спустя столько лет, и поэтому я говорю то, что кажется мне самым важным в этой ситуации, решение, которое приходит как-то само собой:
— Давай уедем, вернемся домой, мам…
Мама замолкает. Внимательно на меня смотрит.
— Думаешь, стоит уже уехать? — спрашивает и хмурит брови. Явно задумывается крепко относительно того, что я сказала.
— Да, мама. Мы выполнили свой долг, так сказать.
Еще как выполнили! Я лично все отдала и больше просто не могу. Я испита до дна, выпотрошена. Уничтожена и убита.
Больше не могу. Не хочу здесь быть. Закричать хочу, завыть, чтобы вырваться из оков.
— Завтра твоя сестра в дворец шейха возвращается. Надо проводить, — наконец отвечает мама и словно ножом мне по сердцу проводит. Я думала, что уже пережила боль, много боли, но с каждым вдохом чувствую, что мой кубок еще не полон и яда в нем только прибывает, и мне придется проглотить все до последней капли.
— Какие там традиции, мам? За… женой шейх должен приехать?
Спрашиваю и надеюсь, что у меня голос не дрожит, что не прорываются визгливые нотки, потому что не смогу я увидеть Аяза.
Это смерти подобно. Не смогу наблюдать за тем, как родная сестра идет в дом своего мужа.
Я знаю, что у меня нет прав. Ни на что нет! На ревность не имею права, на чувства, но…
Мое глупое сердце пульсирует и обливается кровью и с каждым разом, с каждым мгновением, как мысли возвращаются к тому, что было, я понимаю, что подобной пытки просто не перенесу.
Я не смогу стоять и наблюдать за тем, как Аяз приедет за своей женой, как протянет к ней свою сильную руку с длинными пальцами, где на безымянном пальце красуется массивный перстень-печатка — символ правящих.
Так странно, но моя память сохранила каждую черточку, каждый нюанс в образе этого мужчины.
Я запомнила все в деталях, до малейших атрибутов его одежд, до расположения шрамов на большом тренированном теле.
Да. У Аяза есть шрамы. Этот мужчина явно не привык жить в тепличных условиях, он скорее воин, правитель из древних сказок и песен.
И он никогда не простит меня. И за то, что совершила, пошлет на смерть.
Сколько раз я думаю о нем уже?! И сколько раз мысли возвращаются к одному и тому же?
— Я не знаю всех деталей традиции, дорогая, — наконец отвечает мама, тепло улыбнувшись. — В любом случае мы проводим Каролиночку, а потом уже уедем. После этого здесь мне делать нечего. Если хочешь немного погостить у отца, я не против…
— Мам, я не останусь здесь! — выпаливаю резковато, а затем смягчаю свой вопль. — Я просто… мне… скоро экзамены… мне готовиться надо! Очень много всего! И еще у меня хвосты и задолженности, которые я должна отработать…
— Ты мне не говорила, что у тебя сложности в университете, — спохватывается мама и внимательно на меня смотрит.
— Не сложности, мам, там у нас просто препод жесткий, пока семь потов не сгонит, зачет не поставит, нужно готовиться.
— И правильно, главное — знания. Зато потом все будет легко, — улыбается мама, — тогда проводим Кару и уедем. Готовиться тебе нужно, все же на красный диплом идешь.
Мама у меня сразу же расставляет приоритеты, и я киваю. Я готова с головой уйти в учебу, только чтобы не думать, и, пожалуй, занятость — это единственное спасение.
Оставляю маму и выхожу из ее комнаты. Иду в гостиную, но понимаю, что воздуха мне не хватает, хочу на улицу; выхожу на веранду и натыкаюсь на сестру, которая заливисто хохочет с Фатимой.
Застываю на мгновение, словно пойманная на горячем. Разглядываю Каролину, которая не чувствует моей боли.
Кара радуется, а я на нее смотрю. На глазах у семьи моя сестра сияет, как начищенная монетка.
Я уже не понимаю, играет ли Каролина, притворяется ли, или действительно настолько счастлива, что вошла в дом шейха женой…