Наследник фараона

Хеттские посланники, среди которых было много важных персон, только что прибыли в Ахетатон. Они объявили, что намерены укрепить давнюю дружбу между Египтом и землей Хетти и вместе с тем познакомиться как с египетскими обычаями, о которых они слышали много хорошего, так и с египетской армией, надеясь многое узнать о ее вооружении и дисциплине. Они вели себя очень приветливо и дружелюбно и привезли щедрые подарки командирам и придворным. Среди этих подарков был нож из голубого металла, необычайно тонкий и острый; его преподнесли юному Туту, зятю фараона. Один только я в Ахетатоне обладал таким же клинком — его подарил мне хеттский хозяин порта, и я посоветовал Туту оправить и его нож в золото и серебро, как принято у сирийцев. Тут был в восхищении от этого оружия и сказал, что возьмет его с собой в гробницу Хрупкий, болезненный мальчик, он думал о смерти гораздо чаще, чем большинство детей его возраста.

Хеттские посланники были действительно приятными и просвещенными людьми. Их крупные носы, твердые подбородки и звериные глаза зачаровывали знатных женщин. С утра до ночи и с ночи до утра во дворцах устраивали для них роскошные приемы.

Они говорили, улыбаясь:

— Мы знаем, что много ужасного рассказывают о нашей стране из-за выдумок завистливых соседей. Поэтому нас радует возможность появиться перед вами и убедить вас в том, что мы просвещенный народ и многие из нас умеют читать и писать. Мы также миролюбивы и не желаем войны; мы хотим лишь узнать то, что может помочь нам просветить и обучить наш народ. Не верьте той чепухе, которую распространяют о нас беженцы из Митанни. Они озлоблены, ибо в страхе бросили свою страну и все что имели. Мы заверяем вас, что никто не причинил бы им никакого зла, если бы они остались. Но вы должны понять, что земля Хетти очень мала и у нас много детей, поскольку великий Шуббилулиума обожает их. Поэтому нам нужно пространство для нашего потомства и новые пастбища для скота. И далее, нам невыносимо было видеть притеснения и несправедливости, которые царят на земле Митанни, ведь сами жители ее взывали к нам о помощи, и мы вошли в их страну как освободители, а не как завоеватели. В Митанни достаточно места для нас, наших детей и нашего скота, и мы не замышляем захватить что-то еще, ибо мы миролюбивый народ.

Они подняли кубки, вытянув руки, и вознесли хвалу Египту, тогда как женщины с вожделением смотрели на их мускулистые шеи и звериные глаза.

И они сказали:

— Египет — великолепная страна, и мы любим ее. В нашей стране тоже есть кое-что, чему египтяне могут поучиться — те, кто относится к нам дружелюбно и хочет познакомиться с нашими обычаями.

Они произнесли еще много прекрасных слов во славу Ахетатона, который вел с ними дела открыто, ничего не утаивая. Однако мне казалось, что эти чужеземцы принесли с собой трупный запах. Я помнил их унылую землю, колдунов, посаженных на кол вдоль дороги, и меня не опечалил их отъезд из Ахетатона.

Город сильно изменился. Его жителей обуяло какое-то безумие, и никогда прежде люди не ели, не пили и не играли так лихорадочно, как сейчас. Но их веселье было нездоровым, ибо они пировали лишь для того, чтобы не думать о будущем. Часто мертвая тишина опускалась на город, смех замирал на губах у людей, и они со страхом смотрели друг на друга, забывая, о чем собирались говорить. Художников тоже охватила эта странная лихорадка. Они рисовали, писали красками и создавали скульптуры еще усерднее, чем прежде, словно чувствовали, что время уходит, как песок между пальцами. Они все преувеличивали до фантастических размеров; любая диспропорция разрасталась под их резцами и карандашами; они соперничали друг с другом, создавая самые странные и нелепые фигуры, пока не убедились, что могут изобразить характерную особенность или движение несколькими линиями и пятнами.

Я сказал моему другу Тугмесу:

— Фараон Эхнатон вытащил тебя из грязи и сделал своим другом. Почему же ты изображаешь его так, словно люто ненавидишь его? Почему ты отвернулся от него и надругался над его дружбой?

Тутмес ответил:

— Не вмешивайся в то, чего не можешь понять, Синухе. Может быть, я и ненавижу его, но себя я ненавижу сильнее. Огонь творчества горит во мне, и мои руки еще никогда не были столь искусны, как сейчас. Возможно, когда художник неудовлетворен и ненавидит самого себя, он творит лучше всего, лучше, чем если он доволен собой и исполнен любви. Все, что я творю, во мне самом, и в каждой частице изваяния я запечатлеваю себя, чтобы жить вечно. Никто не похож на меня, я превосхожу всех, и для меня нет правил, каких я не мог бы нарушить. Мое искусство ставит меня превыше правил, и я скорее бог, нежели человек. Творя форму и цвет, я соперничаю с Атоном и превосхожу его, ибо все, что создает Атон, бренно, а то, что я, — вечно.

Говоря так, он пил, и я прощаю ему эти слова, ибо лицо его исказила мука, а по глазам его я видел, что он глубоко несчастен.