Наследник фаворитки

Куда там… Едет раскаявшаяся алчная душа. Толпа счастливых горожан приветствует долгожданного блудного сына. На перроне выстроен почетный караул из самых красивых девушек города с букетами цветов в руках. Гремит джаз-оркестр. С импровизированной трибуны звучат речи исправившихся сребролюбцев. Из вагона сходит на перрон сияющий Юраша, по-чемпионски помахивая рукой.

Алик ворочался с боку на бок, но сон не шел. Перед мысленным взором, словно большая заноза, торчала полусонная рожа этого фата с отвислой нижней губой. «Едет начинать новую жизнь… Видал я нахалов, — думал Алик, — но этот нахал всем нахалам нахал. Христопродавец. Возвращается начинать новую жизнь. Ишь стервец. Изменил идее за чечевичную похлебку. Изменил идее. Идее… Занятно. Не упустить бы этого словечка из памяти. Вернуться к нему потом на досуге и еще поразмыслить как следует, что к чему. Очевидно, в этом словечке ключ к тому, отчего все последнее время меня постигали неудачи».

В памяти всплыли картины из недавнего прошлого. За что ни возьмется — осечка. Или такие крохотные дивиденды, что, право, они не стоят риска и гнусной дрожи в коленках. Голод не тетка — пришлось побегать. Продавал фиктивные талоны на очередь за автомашинами. Едва не попался. Собирал заявления жильцов на установку телефонов, безуспешно пытался экспроприировать частнопрактикующих врачей, открыть нелегальное бюро по обмену жилой площади, пробовал сбыть кубанскому колхозу десять несуществующих вагонов строительного леса. Увы, любое мало-мальски приличное мошенничество требовало основательной подготовки и крупного капиталовложения, хотя бы в виде душевных сил и энергии.

«С поганой овцы хоть шерсти клок», — решил однажды отчаявшийся Алик. С траурной повязкой на рукаве он обошел всех в ателье, где когда-то трудился Юраша, с грустью сообщая печальную весть, что на ударной комсомольской стройке героически погиб Юраша Шариков и он, Архипасов, его друг, собирает вспомоществование семье покойного — родителям, слепеньким инвалидам, и жене с тремя малолетними детьми, которая к тому же пыталась наложить на себя руки. Кроме того, деньги позарез нужны для того, чтобы перевезти в цинковом гробу труп покойного и достойно похоронить его.

Увы, бывшие сослуживцы «покойного» остались равнодушны к гибели такого «замечательного» труженика, каким был Юраша. А некоторые просто не помнили его. И вообще в ателье всячески отнекивались и увиливали под тем предлогом, что расходы-де обязаны взять на себя по месту последней работы усопшего.

«О времена! О нравы!» — шумно возмущался Алик.

Набралась всего-то пятьдесят с лишним рублей — кот наплакал. Алик уплатил за квартиру и купил модную рубаху.

Забегая вперед, скажем, что, когда Юраша вернулся, его случайно встретила на улице та возвышенно-чуткая дама, чье жертвоприношение на алтарь Юрашиной памяти было самым щедрым — десять рублей. Она едва не упала в обморок, узрев его здорового и, как всегда, немного сонного.

Она спешила за ним целых два квартала и, убедившись, что это действительно тот самый Юраша Шариков, обратилась к нему за разъяснением:

— Ведь я же деньги внесла на ваши похороны…

Похоже, она была разочарована, что увидела его живым. Юраша нисколько не смутился, ибо Алик уже предупредил его мимоходом об этом забавном анекдоте.

— Да, — меланхолично, без тени улыбки признался Юраша, — это я. — Он деловито ощупывал глазами плотное тело дамы. Юраша был существом с рефлексами мартовского кота. — Это правда. Я в самом деле умер и целых два дня пробыл в летаргическом состоянии, а затем меня вернули к жизни наши замечательные врачи. Вашего участия я никогда не забуду, — тихим лицемерным голосом продолжал Юраша, улыбаясь, как вероломный бандит, — даю честное благородное, если вы попадете в такую же ситуацию, я не останусь в долгу. Сами понимаете, за любовь — любовью…

Но вернемся к Алику. Он неистовствовал. Воспоминания растревожили его, повергли в отчаяние. Казалось, действительно легче ворочать каменные глыбы, чем урвать за здорово живешь приличный куш. Алика оплетали змеи сомнения.

«Вся беда в том, — размышлял он, — что я до сих пор сам не знаю, чего хочу. Нет направляющей идеи. Нет точки опоры. Разумеется, в принципе есть идеи и положительного и отрицательного свойства, как, скажем, частицы в молекуле. Лично мне нужна сильная отрицательная идея, что-то вроде того, что человек человеку не друг, не товарищ, а свинья в ермолке…»

Алик настолько разволновался, что сон окончательно пропал. Он все думал, думал…

В одном он утвердился бесповоротно — не отдавать Шарикова обществу. Во-первых, из принципа. Во-вторых, очевидно, потребуется верный подручный, который будет слепо предан ему и на которого можно будет положиться при самых щекотливых ситуациях. Да и вообще с напарником веселей.

«Надо окружить Юрашу вниманием и заботой, какими даже в младенчестве его не окружали родители», — Алик воодушевился и стал поспешно натягивать бежевые вельветовые джинсы и черный кожаный пиджак.