Наследник фаворитки

— Боже мой, боже мой… — тихо простонал он, скрипя зубами. — Как это унизительно, банально! Не надо быть жеребцами. Ай-ай-ай, так влипли. Подлые аферистки! Кто бы мог подумать! Вот уж поистине — вор у вора дубинку украл. Сегодня мы возвращаемся восвояси. Собирайся, блудный осел. Утопить в помойной яме — и этого было бы для тебя мало. Они еще в ресторане вели себя подозрительно, — кипел Алик, бросая как попало свои вещи в чемодан. — Нам подливают: «Пейте, мальчики! Ваше здоровье, мальчики». А мы, кретины, уши развесили…

— Эх, — пришибленно вздохнул Юраша, не смея прямо поднять взгляд на Алика. — Знал я одного. Выдержанный был карманник. Не пил, с женщинами не водился. Сам в милицию пришел: надоело мне все, говорит, скучно стало…

— Дурак! — в сердцах сказал Алик. — Что с тебя, дурака, взять? Сколько раз я просил: думай, думай, думай…

Юраша дернул головой и показал злые зубы.

— Сам думай, — огрызнулся он.

Алик долго сидел молча, безучастно глядя прямо перед собой неживыми глазами. Досада и злость уступали место страху. Холодными волнами подкатывал он к самому сердцу. «А что, если девицы сообщат в милицию? А что, если там уже объявили розыск?»

Милиции Алик боялся.

Не так давно они вместе с Юрашей получили по пятнадцати суток за мелкое хулиганство. Подметали дорожки парка. Проходившие мимо ребята и девушки бросали на них насмешливые взгляды. Юраша поворачивался к прохожим спиной. Алик же, напротив, бодрился, острил, держался киногероем. Правда, и у него на душе скребли кошки. «Ведите себя, как положено, — сказал им дежурный офицер милиции. — Для первого раза вам определена мягкая мера наказания». «Будем стараться», — кисло пообещал Алик.

Ему и в голову не пришло всерьез отнестись к словам капитана милиции. Отношения с ним он определял по принципу «кто кого обманет». На этот раз он просто сделал неудачный ход. Судьба играет человеком… А не наоборот.

У фаворитки

 — Тетя, дорогая тетя… — растроганно, со слезой в голосе повторял Алик, и в самом деле волнуясь, как артист на своем бенефисе. — Милая, добрая, хорошая… — Он бережно держал своими руками усохшую, костлявую, в шершавой морщинистой коже, словно в замшевой перчатке, безжизненную руку чужой тетушки и преданно заглядывал ей в глаза.

Это был самый ответственный момент встречи, которого больше всего боялся Алик. Чуткое, подозрительное ухо старухи могло уловить малейший оттенок фальши — и тогда пиши пропало.

— Я взял отпуск, тетя. Проведу его здесь. Немножко помогу вам.

Он играл превосходно. Тетушка вытащила свою руку из его цепких пальцев и ворчливо проскрипела:

— Мог бы и не приезжать. У меня приступы вот уже двадцать лет. Но я еще не собираюсь на тот свет.

— Дай бог, тетя. Я очень рад — вы просто замечательно выглядите, — тонко сострил Алик.

Древняя старуха была похожа на ведьму из детских сказок — сгорбившаяся, с кривым хищным носом, седыми патлами и живыми пронзительными глазами. Про себя он тут же окрестил ее Вельзевулом.

— Ну, так уж и хорошо… А ты стал совсем большой. Настоящий мужчина. Маленьким ты был темней. Впрочем, с возрастом цвет волос может измениться. — Она пытливо оглядела его — Как мало осталось от прежнего мальчика! Ишь вымахал, гренадер…

Алик застенчиво потупил глаза, стоял ни жив ни мертв.

— Как Настенька, твоя сестрица? — после паузы вновь заскрипела старуха.

Алик выдохнул: «Фу, пронесло», — зарумянел, оживился:

— Всех извела. И нас, и себя, и женихов. То глупый, то старый, то бедный, то некрасивый…

— Я знаю, мне Валя писала.

— Вы сами очень редко пишете, тетя, — с укором уточнил Алик.

— Да, — капризно подтвердила старуха. — Раз в год. Это мое правило. А кому надо чаще? Кому я нужна, живая развалина? Ты учишься или работаешь?

— Я инженер, тружусь на большой стройке, тетя.

— Партийный? — Они до сих пор стояли в прихожей ее двухкомнатной квартиры. Тетя получила ее взамен своего снесенного при застройке микрорайона кирпичного дома.

— Ну что вы, тетушка! — всей душой возмутился Алик. — Я не хочу ни с кем объединяться, ходить на собрания, платить взносы. У меня свои принципы. Я индивидуалист. И вообще, если хотите знать, для меня семья, в широком, разумеется, смысле, — единственная общественная организация.

— Что же мы стоим здесь? — проскрипела тетя. — Проходи, голубчик. Как там у вас? Поди, суета? Девицы, как и прежде, всё в бегах за модными тряпками?

— Вот именно, тетя, — с пониманием улыбнулся Алик.

Он осторожно оглядывался по сторонам. В комнате, загроможденной старой и новой мебелью, было сумрачно и затхло. В углу наблюдательный внучатый племянник заметил большой телевизор. Еще раньше краем глаза засек на кухне холодильник.

Весь правый угол занимал старинный оклад иконостаса — тусклые иконы со строгими ликами Христа, богоматери и святых, с полуслепо мигающим огоньком лампадки.

— В бога веруешь? — испытующе спросила старуха.

— А как же! — с нотками благородного вызова ответил Алик. — Бог в наших сердцах. «Просите, и дано будет вам, ищите и найдете, стучите, и отворят вам…» Святое евангелие от Матфея, тетушка, — Алик преданно смотрел на нее.