Взявъ ключъ отъ церкви, онъ прямо отправился на родительскія могилы и долго молился тамъ. Съ грустнымъ, но пріятнымъ чувствомъ оглянулся онъ на кладбище, съ которымъ были связаны лучшія воспоминанія его дтства и юности. Ему невольно пришло въ голову, съ какой гордостью онъ возвращался, бывало, домой, на лтнюю вакацію, увнчанный школьными лаврами и осыпанный наградами. Мать и сестра водили его съ собою въ церковь, и онъ шелъ, воображая, что составляетъ честь и славу всей своей семьи. А между тмъ, тутъ же ему вспомнились слова отца, очень хладнокровно принявшаго молодаго героя и положившаго руку на всю груду книгъ и аттестатовъ, привезенныхъ, вмсто трофеевъ, сыномъ.
— Все это, Филиппъ, — сказалъ почтенный архидіаконъ:- я отдалъ бы охотно за одно маленькое доказательство, что ты кротокъ и смиренъ сердцемъ!
Тяжело стало Филиппу сознаться, что онъ не далъ отцу при жизни этого утшенія, и ставъ на колни передъ его могилой, онъ повергся въ прахъ передъ невидимымъ Судіей сердца человческаго. Все, что наболло на его сердц, все, что накипло въ больной его душ, все вылилъ онъ тутъ, въ горячей молитв и слезахъ. Тихая отрада разлилась во всемъ существ его, и онъ вышелъ изъ церкви обновленнымъ человкомъ. Уходя онъ сказалъ Сусанн нсколько ласковыхъ словъ. Не смотря на это, старушка, бесдуя на другой день съ сосдками, которыя охая объясняли ей, что мистеръ Филиппъ сдлался богачемъ, покачивала головой и вздыхая возражала:
— Да, что тамъ ни толкуйте, а я уврена, что онъ отдалъ бы все свое богатство, чтобы воскресить покойнаго джентльмэна! Мн сдается, что онъ ненавидитъ деньги!
Возвратясь домой, Филиппъ собрался съ духомъ и написалъ къ дяд слдующій отвтъ.
С.-Мильдредъ, марта 12-го.
«Дорогой мистеръ Эдмонстонъ! Сознаюсь вполн, что мое теперешнее письмо попадетъ совершенно некстати среди семейной радости, но я долженъ поневол возобновить съ вами рчь о томъ, о чемъ я писалъ къ вамъ еще изъ Италіи, какъ только началъ выздоравливать. Тогда я былъ еще слишкомъ слабъ, чтобы ясно выразить свои мысли. Въ настоящую минуту я чувствую свою вину боле чмъ когда-либо; мое моральное страданіе увеличивается съ каждымъ днемъ, и я сжедневно жду вашего прощенія. Не смя надодать вамъ собою, я позволяю себ только повторить, что моя любовь къ вашей дочери осталась неизмнною и останется таковою до моей смерти; я недостоинъ ея, я это знаю, я болнъ до сихъ поръ и физически и нравственно, но молчать — я боле не въ силахъ. Умоляю васъ, положите конецъ моимъ долгимъ страданіямъ, скажите, что я могу надяться на ваше согласіе. Будьте ко мн добры попрежнему, объясните, въ какія отношенія я долженъ себя поставить къ вашей семь. Очень радъ слышать, что всти о здоровь лэди Морвиль благопріятны; отъ всего сердца благодарю Чарльза за его письмо.
«Искренно вамъ преданный
«Ф. Морвиль».
Онъ началъ ждать съ лихорадочнымъ нетерпніемъ отвта на это письмо; но, какъ нарочно, почта привозила письма отовсюду, кром Гольуэля. Отъ Мэркгама пришло длинное, сухое, совершенно оффиціальное посланіе съ предложеніемъ прислать отчеты по хозяйству. Но Филиппъ избгалъ всякаго разговора о Рэдклиф, выжидая случая переговорить сначала съ лэди Морвиль о всхъ своихъ планахъ и предпріятіяхъ на счетъ полученнаго наслдства. Вотъ почему онъ и отдлывался молчаніемъ на любопытные разспросы сестры:- когда онъ выйдетъ въ отставку, и намренъ ли онъ выхлопотать себ титулъ барона.
Вслдствіе ежедневнаго волненія, Филиппу сдлалось опять нехорошо; лицо его поблднло, вытянулось, глаза потускли. Докторъ потерялся, жена его мучилась различными подозрніями, а Филиппъ дотого сдлался грубъ и несносенъ съ посторонними, что въ гостиной его сестры то и дло слышались намеки о «разбогатвшихъ бднякахъ».
Наконецъ, какъ-то утромъ, желанное письмо отъ Эмми прилетло. Филиппъ тотчасъ же ушелъ гулять и, присвъ на дорог, съ трепетомъ развернулъ драгоцнную бумагу.
Гольуэль, марта 22-го.